Затем кардиналы Священной канцелярии добавили с ложным милосердием: “Мы готовы отпустить тебе грехи [по всем обвинениям и наказаниям] при условии, что прежде всего с искренним сердцем и нелицемерной верой ты в нашем присутствии отречешься, проклянешь и отвратишься от вышеназванных ошибок и ересей и от любой другой ошибки и ереси, противной католической и апостольской церкви, в той формулировке, что мы тебе укажем”
[202].
Вердикт включал “официальное тюремное заключение” по усмотрению Священной канцелярии, еженедельное повторение семи покаянных псалмов в течение трех лет и запрет “Диалога”.
Мы не знаем, отражало ли отсутствие кардинала Франческо Барберини (и еще двух) на оглашении приговора их недовольство решением суда или стало лишь следствием несостыковки в расписании
[203]. Нам известно, что непосредственно во время отречения Галилея Франческо Барберини встречался с папой Урбаном VIII.
Коленопреклоненный, Галилей зачитал текст отречения, который ему дали:
Я, Галилео, сын покойного Винченцо Галилея из Флоренции, семидесяти лет от роду, лично привлеченный к суду, стоя на коленях перед Вашими Высокопреосвященствами и Преподобиями кардиналами-инквизиторами всякого еретического порока во всем христианском мире, имея перед глазами и возложив руки на Святое Евангелие, клянусь, что всегда верил, верю ныне и с Божьей помощью буду верить в будущем во все, что исповедует, проповедует и чему учит Святая и апостольская церковь.
Затем, после обязательства “полностью избавиться от ложного мнения” коперниканства, Галилей прочел суть отречения:
Поэтому, стремясь устранить из умов Ваших Высокопреосвященств и каждого правоверного христианина эти сильные подозрения, справедливо направившиеся на меня, с искренним сердцем и нелицемерной верой я отрекаюсь, проклинаю и отвращаюсь от вышеназванных ошибок и ересей и в целом от всех и каждой иной ошибки, ереси и учения, противоположных Святой Церкви, и клянусь в будущем никогда не говорить и не предполагать, устно или на письме, ничего, что могло бы навлечь на меня подобные подозрения; напротив, если мне случится узнать о любом еретике или подозреваемом в ереси, я обязуюсь донести о нем Священной канцелярии, или инквизитору, или священнослужителю того места, где мне доведется находиться
[204].
Невозможно представить себе это унижение вкупе с необходимостью произнести слова, перечеркивавшие почти всю работу его жизни. Историки науки, пытающиеся утверждать, что, если бы Галилей был менее задиристым, все могло бы сложиться лучше, игнорируют тот простой факт, что его заставили отречься от своих глубоких убеждений под угрозой пытки. Судьи Галилея не могли знать, что за следующие четыре столетия это событие превратится в одно их самых позорных дел инквизиции.
Существует легенда, что, выходя из зала, Галилей прошептал: E pur si muove! – “И все-таки она движется!”, имея в виду Землю. Самым ранним источником этой истории было названо живописное полотно середины XVII в. (1643 или 1645 г.). На этой картине Галилей изображен в тюрьме, смотрящим на схему Земли, обращающейся вокруг Солнца, которую нацарапал на стене, с этими словами под ней. Исходя из предположения, что полотно действительно датируется 1643 или 1645 г., оно было расценено как доказательство того, что легенда стала распространяться почти сразу после смерти Галилея. Мое тщательное расследование в 2019 г. породило серьезные сомнения в подлинности этой картины
[205].
В печатном издании легендарная фраза впервые появилась в XVIII в. в книге “Итальянская библиотека” (Opere italiane), написанной жившим в Лондоне итальянцем Джузеппе Баретти
[206]. Галилей не мог пробормотать этих слов перед инквизиторами, но нет ничего невозможного в том, чтобы он произнес в той или иной форме подобную фразу, которая, разумеется, была у него на уме, одному из своих друзей. Как бы то ни было, горькие воспоминания о суде и презрение к инквизиторам сохранились у Галилея до конца жизни.
Сегодня слова “И все-таки она движется!” стали символом интеллектуального вызова, подразумевающим: “Во что бы вы ни верили, факты таковы”. К сожалению, в эпоху “альтернативных фактов” все чаще возникают ситуации, когда эта фраза оказывается уместной.
Действовала ли Церковь в рамках своих официальных полномочий, когда налагала взыскания на Галилея? Со своей узкой точки зрения, скорее всего, да, с учетом предупреждения Беллармино и запрета, наложенного на Галилея Сегицци. Галилея фактически осудили из-за двух обстоятельств: во-первых, за нарушение запрета 1616 г., во-вторых, за получение имприматура на печатание “Диалога” “хитростью и плутовством”, не уведомив Риккарди и Эгиди о существовании этого запрета. В этом смысле осуждение стало обоснованным. Отречение также было необходимым шагом, поскольку без него “подозрение в ереси” превратилось бы в настоящую ересь, за которую, как мы знаем, Джордано Бруно сожгли на костре.
Однако, рассматривая это дело шире, можно отметить нечто более важное. Судить Галилея и запрещать его книги не стоило не только потому, что Галилей был прав относительно устройства Солнечной системы. Эти действия против интеллектуальной свободы и, по определению, даже против религии были неправильными, даже если бы геоцентрическая модель оказалась верна. Намного более важный урок из дела Галилея состоит в том, что никакой бюрократический аппарат, религиозный или государственный, не должен иметь права наказывать за научные, религиозные или любые другие мнения (неважно, правильные или неправильные), если они никому не причиняют вреда и никого к этому не подталкивают. Именно поэтому реальное дело Галилея укоренилось в сознании человечества после вынесения вердикта и отречения ученого. В этом суде с далеко идущими последствиями инквизиторы стали преступниками, а сам суд остается постоянным напоминанием, что свобода высказывать истину не гарантирована.
Глава 14
Один старик и две новые науки
Приговор, вынесенный Галилею, включал содержание его под арестом. Следовательно, ему должны были сообщить, где он будет проходить. К счастью, папа смягчил приговор до домашнего ареста и 30 июня 1633 г. позволил ему начать отбывать заключение в доме Асканио Пикколомини, архиепископа Сиенского, где Галилей провел около полугода. Несмотря на ограничение личной свободы, Галилею доставило удовольствие пребывание в доме гостеприимного и образованного архиепископа, который почитал его “величайшим человеком в мире”. Именно в доме Пикколомини Галилей начал работать над своей последней великой книгой “Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки”, в которой подытожил все свои падуанские эксперименты и открытия в области механики. По прихоти истории механика Галилея стала тем самым инструментом, который впоследствии потребовался сэру Исааку Ньютону, чтобы доказать правоту Коперника.
