Домашнему…
Она переходила от стойла к стойлу, угощала коней хлебом, морковкой, яблоком…
– Ань, тебе не страшно?
– Кира, ты о чем?
– Ну… у них зубы, – честно сказала девочка. – А вдруг цапнет?
– И копыта, – согласилась Анна. – И лягнуть может. Но лошади очень умные. Если ты им не захочешь причинить зла, то и они тебе тоже.
– А они об этом знают?
– Конечно. Вот, возьми морковку, дай… Огоньку, – прочитала кличку Анна. – Посмотри, он ведь очень осторожен, едва твоей руки касается.
Кира смотрела с сомнением, но морковку протянула. На раскрытой ладони, как показала Анна.
Рыжий Огонек сомневаться не стал. Морковка только хрупнула.
– Погладить хочешь?
– Может, в другой раз?
– А прокатиться? – Мужчина лет тридцати, который подошел сзади, смотрел весело. С улыбкой, с подначкой даже…
Анна его не осуждала. Понятно же, не будет посетителей, не будет и денег, а лошадки кушать хотят, и людям за труд платить надо, и корма заказывать, а все равно – тяжко.
Натура у всех разная, этому вот, сразу видно, клиентам угождать поперек души, а приходится. Он и изворачивается на свой лад. Василий Иванович, главный конюх… наверное, немало насмешек из-за своего имени получил.
– На Огоньке? – уточнила Кира. – Да можно, наверное…
Анна качнула головой.
Прошлась вдоль лошадей и выбрала.
– А на Буране можно?
– Не справитесь, девушка.
Анна пожала плечами. Серый в яблоках Буран смотрел неприветливо. Не для развлечения конь. Ему бы в бой… такие и сами из-под пуль уйдут, и седока вынесут…
– Если я его оседлаю – разрешите?
– Он вас покалечит, а мне отвечай.
Анна качнула головой:
– Не покалечит. Держи.
Горбушка черного хлеба, круто посыпанная солью, пришлась как нельзя более кстати. Буран всхрапнул, коснулся ее губами.
– Где седло? – требовательно спросила Анна.
И столько настойчивости было в ее голосе, столько уверенности в своих силах, что Василий Иванович даже и сопротивляться не стал. Просто показал кивком в сторону кладовки.
Анна возилась недолго.
Да, и оседлать коня. И почистить после охоты, и напоить, и… даже лечить случалось. Петер лошадей не любил. А вот Анна любила. Всегда. И на конюшню сама удирала, бывало. Ей за это от матери доставалось, но девочка все равно выбирала моменты.
Да и охота. И выездка. И парад – мало ли где лошади нужны?
Буран попробовал надуть живот, но с Анной этот номер не прошел. И наступить ей на ногу не вышло, и цапнуть за плечо – тоже. Щелчок по носу – не больно, но очень обидно. А вот нечего тут!
Василий Иванович смотрел на это широко раскрытыми глазами. Не ожидал.
Кира тоже была удивлена. А Анна спокойно оседлала коня, потом взяла его за уздечку и повела за собой.
И Буран, вредный, неуступчивый, не признающий практически никого, пошел, словно щенок на веревочке. Аккурат до выхода.
А там…
Кира своим глазам не поверила. Анна словно бы даже не коснулась седла. Так взлетела, словно птица.
– Мам, круто! – ахнул Гошка.
– Иди сюда, – предложила Анна.
Одно движение – и сын оказался в седле впереди Анны.
– Василий Иванович, оседлайте для Киры Белочку и поводите ее на корде, – распорядилась женщина. – Для начинающих в самый раз будет.
– А…
– А мы пару кругов сделаем. Да, Гошка?
– Да, мам!
Вот мальчишка никаких сомнений не испытывал. Это же его мама! Конечно, она должна все уметь, и знать, и вообще быть самой-самой…
Это – его мама!
* * *
Борис Викторович только рот открыл, когда их увидел. Он на ипподром захаживал, бывало, и нрав Бурана знал, и чтобы этот черт в яблоках преспокойно катал и женщину, и мальчика?
Да с него уже сорок потов сойти должно!
Он тут свечки через одну делать должен! Драться, сопротивляться… нет?
То-то и оно, что не сопротивляется. Наоборот, ему это… нравится? Он словно красуется!
Вот Гошка не так уверенно сидит в седле, а Анна… кажется, бокал с водой ей на голову поставь – не шелохнется. Спина прямая, руки уверенно держат поводья, лицо спокойное.
– Борис Викторович?
– Анна, вы…
– Киру я оставила со старшим конюхом. Он ее покатает пока по кругу. Рано ей что-то серьезное.
– А вам?
– Буран не возражает, – коснулась красиво изогнутой шеи Анна.
– Против чего – не возражает?
– Покататься.
Анна чуть шевельнула поводьями, и конь сорвался с места, полетел, словно птица, под восхищенный Гошкин визг, под женский смех… где она так научилась?
Это ведь не в деревне! Если на крестьянских лошадках охлюпкой ездить, такому не научишься! Вот на что угодно Боря сейчас готов был спорить, что Анне и выездка по плечу, и конкур…
* * *
Полчаса.
Потом Анна отправила промерзшего Гошку в маленькое кафе вместе с Кирой. На пару.
Пить чай, лопать удивительно вкусные булочки с корицей, отогреваться. Дети не возражали.
Полчаса – это много на лошади для новичка. А Василий Иванович не удержался. Кивнул Анне:
– Можете показать класс?
Анна только плечами пожала:
– Буран?
Вот чем хотите мог Боря поклясться, что конь… кивнул?
И они показали класс! Буран легко брал препятствия, летел над покрытием, словно птица, Анна даже не замечала их. Словно слилась в единое целое с конем. И не мешала.
Главное, не мешала. Отдавалась бешеной скачке так, словно это была любовь. Сколько Боря ни смотрел, Анна ни разу не коснулась боков коня каблуками. Не пришпорила, не поторопила.
Буран делал то, что хотел, но Анна хотела того же. И вместе они составляли потрясающую пару.
– Вот спорить готов, она и выездку может. Охренеть, мы людей годами учим, а она…
Борис Викторович только плечами пожал:
– Анна у меня много чего умеет.
Анна.
У меня.
И почему-то эти слова звучат очень правильно. Идеально правильно.
* * *
– Аня, офигеть!
– Мам, ты была, как эти… китавры!
– Кен-тав-ры, Гоша.
