– Фрол, помощь мне твоя нужна. Я Сеньку отправлял по границе волости проехаться… так не вернулся ведь! Один парень из всего десятка обратно пришел, и то сам не свой.
– Перестреляли, враги?
– Так если бы! Бормочет про какую-то упырицу, про жуть жуткую…
– Упырицу?
– Вот потому и просьба у меня, Фрол. Возьми своих людей, проедь туда. Посмотри, что там с Сенькой, тело домой привези, ежели есть что везти. Хоть похороним. Валька мне, сам знаешь, плешь проест.
– Знаю, Никон Иванович.
– Вот, возьми того дурачка, он сейчас дерьмо вывозит, да и прокатись. Посмотри, что да как, тебе я доверяю.
– Благодарствую, Никон Иванович!
Уточнить задание Никон не успел, в дом заглянул мальчишка:
– Никон-Ваныч, там, говорят, письмо от енарала!
– Какого еще енарала?
– Валежника…
Никон два и два сложил быстро.
Письмо от Валежного? И что ж мы пишем?
– Беги, скажи, сейчас буду.
– Хорошо, Никон-Ваныч.
И только пятки засверкали.
– Когда выезжать-то? – напомнил о себе Фрол.
– Да хоть бы и завтра с утра.
– Отлично. Как раз в храм зайти успеем.
– Зачем?
Как всякий приличный анархист, Счастливый и в Творца не верил! Понятно ж, оно само все так организовалось! Вот плыли в пространстве атомы, потом надоело им, сложились они – и ать!
Даешь вселенную!
А человек вообще недавно с пальмы слез, как на некоторых посмотришь, так и тянет хвост поискать. Неотброшенный!
Теория вероятности и вероятность подобной случайности? Как водится, пятьдесят процентов. Либо сложилось, либо не сложилось. В данном случае – сложилось.
– Так ежели упырица… хошь не хошь, а святой водицы прихватить надо!
– Глупости то и суеверия!
– Может, и так, Никон Иваныч. Но жить мне больше хочется…
Счастливый нахмурился. Так, с испорченным настроением, и пришел к воротам, за письмом от «енарала Валежника».
Да… никто не совершенен! Даже самые-самые преданные сподвижники – и те… сколько ж еще из людей эту религиозную чушь вытряхивать придется?
Века, не иначе!
* * *
Послание от генерала Счастливый открыл прямо там. В воротах.
Прочитал.
Подумал пару минут.
В принципе все было ясно. Вы нам помощь, а мы все как было. И никакой свободы для Хормельской волости!
Ни рядом, ни боком, ни далеко, ни близко… в лучшем случае чегой-то потом отжалеют. А может, и нет. Все эти «енаралы», белая кость, голубая кровь… А Никон-то из крестьян. По их меркам – быдло.
Значит, что? Ему можно слово дать. Но держать это слово необязательно.
Знает, сталкивался.
Правда, про Валежного говорят, что он честный. И что?
И наплевать!
Счастливый, может, и передумал бы. Но сейчас как-то все одно к одному сложилось. И Сенька, и Фрол, и храм, и Валька, и…
– Взять его!
Речи у Никона всегда хорошо получались, обаятелен был, подлец! А уж сейчас, когда ему дико хотелось выплеснуть раздражение… хоть на кого…
Гонцу и слова сказать не дали!
Никон разорался так, что в Борхуме небось слышно было. И про права Хормеля.
И про свободы!
И про вечное угнетение, кое Валежным продолжено будет…
И про негодяев, которые такие приказы развозят и не краснеют.
И – в заключение…
– …за такое только одно наказание и быть может! Повесить негодяя!
Дерево, веревка и мыло – не корона императорская, найти несложно. Мигом и принесли, и петлю сделали, и перекинули…
Хоть и пытался сопротивляться гонец, но куда там! Добавили кастетом по башке, да и сунули в петлю. Мигом душа отлетела.
– Вот наш ответ тирании! – пафосно провозгласил Никон.
И отправился восвояси. Его чуток отпустило.
Село неподалеку от Зараево
– Творец милостивый, спаси и сохрани тору Яну, помоги ей во всех ее начинаниях…
Не просто так Прасковья прошла пешком аж тридцать километров. И обратно столько же пройдет. Было поверье такое, что ежели на день весеннего солнышка помолиться за кого, Творец тебя обязательно услышит. Но Прасковья для верности не поленилась до храма дойти.
Было ей за что Творца благодарить!
Было ей за кого Творца молить.
Как хотите, а тора Яна ей самим Творцом и послана была! Когда б не она, и детей бы Прасковья не сберегла, и подруге не помогла, и вообще…
А так – все она сделала, как тора сказала!
И землянку вырыла, и продуктов запасла, и…
Выжили они! Считай, уже до весны дотянули, скоро и лето, первая зелень пойдет, прокормимся… она и своих детей сберегла, и чужим помогла…
Считай, в деревне почти никто и не помер, так, человек десять. А что по другим делалось, она знала. Целыми деревнями вымирали…
Страшно это.
А потому сейчас Прасковья шептала молитву, упрашивая Творца позаботиться о торе Яне. Которая где бы ни была, а ей помогла… побереги ее, Творец!
Прасковья так никогда и не увидела свою спасительницу. Так никогда и не узнала, кем была странная тора. Но до самой смерти, которая будет еще нескоро, она будет делать две вещи. Каждый год она будет делать запасы – мало ли что?
И каждый год, в этот день, она будет ходить в храм и молиться за тору Яну. Только за нее…
Сама жива, дети живы, что еще надо?
Спасибо тебе, Творец! И ей спасибо…
Валежный, Беркут
Сны Антон Андреевич видел крайне редко. А потому и запоминал их очень хорошо.
Сейчас ему снилось то, чего он не видел никогда. Даже не думал, что таковое существует.
Снилось Валежному, что стоит он посреди громадной залы. Да такой, что дворец в Звенигороде хибарой кажется. Облезлой и некрасивой.
А тут все настолько роскошно…
Стекло, белые узоры… или это лед?
Но потрогать Валежный ничего не успел.
Мелькнула белая тень, генерал на мгновение отвлекся, а когда повернулся обратно, рядом с ним стояла женщина.
Даже с большой буквы. Тора.
Явно дворянка, и такая… ну такая…
Никогда Валежный таких потрясающих красавиц не видел! Волосы белые, лицо словно из мрамора, одежда роскошная… а глаза огромные, так и светятся…
