– Тор генерал, – шевельнулись розовые губы.
– Тора… – Даже во сне Валежный опустился на одно колено. За что и был вознагражден. Ему протянули белую ручку для поцелуя.
Да, увидь Аделина Шеллес-Альденская и эту красавицу, и ее жест, величественный, изящный, она бы с досады все волосы у себя на голове вырвала. Хоть и хороша она была, но до такого совершенства недотягивала.
– Я рада видеть вас, генерал. Вам кажется сейчас, что это лишь сон, но вы его обязательно вспомните. Верьте мне.
– Это не сон, тора?
– Жрецы говорят о душе. Когда человек спит, его душа покидает тело и путешествует. Иногда по его родному миру, иногда по соседним. Сегодня вы пришли ко мне в гости.
– Это – другой мир?
Вопреки всем представлениям Валежный паниковать не стал.
Сон же! Душа, другой мир… да хоть бы что! Лишь бы еще на эту красоту посмотреть! Все же… война – это тяжело. Кровь, смерть, грязь, поневоле душа устает, ломается в ней что-то важное. А посмотришь на такое совершенство, и легче становится.
Вспоминаешь, что в мире и красота есть, и вдохновение, и… и вообще! Хороша же! До невероятности!
– Это другой мир, – подтвердила красавица. – Не волнуйтесь, тор генерал, с вами ничего не случится.
– За такое и умереть не жалко! – не удержался Валежный. И был вознагражден благосклонной улыбкой и легким жестом, приказывающим встать.
– Мне не нужна ваша смерть, генерал. Мне нужна ваша победа.
– А уж мне-то как нужна, – вздохнул Антон Андреевич, поднимаясь с колена. – Все бы отдал, хоть жизнь, хоть душу…
– Мне ваша душа не нужна, тор генерал. А вот слова мои вы запомните. Я та, кто покровительствовал императорской династии. И ее последняя представительница поклялась мне кровью и жизнью.
Валежный напрягся.
– Так одна из дочерей императора жива?
– Жива, тор. Более того, она наследует трон Русины. Перед смертью отец передал ей наследство, и она приняла – все.
Валежному чуть дурно не сделалось.
– Кто?! Когда?! Где?!
Хелла, а это была именно она, покачала головой:
– Антон Андреевич, я вам сказать ничего не могу. У всех свои ограничения, у всех свои законы. Разве что на Звенигород идти подождите. Подождите в Беркуте.
– А она… придет?
– Тор генерал…
Хелла погрозила тонким пальчиком, и Валежный смирился.
– А долго ли ждать?
– До лета успеете, – прозвенел хрустальный голос. И все начало таять.
Исчезли хрустальные чертоги, исчезла красавица, и последней, появившейся невесть откуда, исчезла из его сна белая сова. Громадная, полярная неясыть.
Впрочем, Хелла не обманула.
Проснувшись, Валежный отлично помнил свой сон. И…
Сон?!
Или все-таки в этом что-то есть?
Он не знал ответа. Но… может, и впрямь подождать в Беркуте до лета? Заодно и со «счастливчиками» разобраться?
Тут недалеко, чего спешить? Заодно Логинов по тылам врага пройдется, Алексеев, опять же, закрепится – и чего еще надо?
Подождет он чуточку, не переломится.
Дочерей императора он помнил. Хотя и смутно.
Вроде не красавицы… такие мышки серые… странно даже, в кого? Мать там красота невиданная… то есть уже виданная. До ночного видения Аделине далеко было.
Увидит – узнает?
Авось и узнает. Надо только в женские лица внимательнее вглядываться. А еще…
С утра Валежный вызвал к себе адъютанта и распорядился о двух вещах.
Первая – перепись населения в Беркуте. Поголовная, с регистрацией в комендатуре. Надо ж узнать, какой ущерб населению нанесли освобожденцы. Да и продукты раздавать, опять же, по списку.
И вторая.
Регистрация любого прибывающего в Беркут. В той же комендатуре.
Чтобы у Валежного хоть шансы были встретиться с дочерью императора. Хоть какие…
Яна, Русина
– Смотри какой!
Топыч показывал Гошке и Мишке обыкновенную медведку. Поймал, пока они на привал встали. Весной это несложно, она из нор вылезает, пропитание ищет. Эта, правда, ранняя, но и весна жаркая. Здесь, в Хормеле, всегда тепло.
– Это кто? – удивился городской ребенок Гошка.
– Какой страшный! – Мишке тоже раньше с медведкой сталкиваться не доводилось.
Маша попросту пискнула и убежала к доброй тете Яне. А то ж!
Если кто видел медведку, животное это жутковатое. Крупное, панцирное, и вообще… одни глаза чего стоят! Угрожающе разумные.
Энтомологи таких тварей обожают, но вот остальные…
– Это сверчок-крот! – со знанием дела объяснил Топыч. – Если такой заведется, считай, пропало! У нас-то не было, а вот в деревне за леском, там водились. Там песочек, озеро, вот… когда мы с батей туда ездили, он мне поймал показать.
– А почему крот?
– А вот, смотри, какие лапы! Что у крота!
– А почему сверчок?
– Так поет же!
Гошка поежился.
– Да… такого бы кому за шкирку запустить…
Трое мальчишек переглянулись. И посмотрели туда, где рядом с костром сидела Яна. А рядом с ней…
Вот кто бы сомневался? Жом Михаил!
С недавних пор он Яне просто прохода не давал. Вежливо послать его не получалось, слов он не понимал, а убивать… Яна медленно дозревала до убийства во имя Хеллы, но справедливо опасалась реакции богини. Обидится еще за такой «подарочек».
Яна бы точно обиделась.
Вот и сейчас сидит она у костра, тискает Машку, которая так и ластится, так и лезет к ней на руки, а Михаил нудит рядом.
– Тора Яна, вы самая удивительная женщина из всех, виденных мной! Вы не просто умны и красивы, вы потрясающе находчивы…
И ведь слова-то все правильные, хорошие. Но если бы их говорил кто-то другой!
А сейчас у Яны просто сил не было.
И нудит, и моросит, и словно кислотой по крыше. Скоро разъест ее окончательно… да чтоб тебя!
Мальчишки, вон, носятся, чего-то нашли, разглядывают, а она тут сидит… к ним подойти?
Нет, уже определились, дальше помчались.
Яна бы с удовольствием побегала бы с ними, но куда тут?
– Они жука нашли, – пискнула Маша. – Большого! Стр-р-рашного!
Букву «р» она научилась произносить совсем недавно, и теперь очень этим гордилась.
– Бывает. – Яна бы тоже на жука посмотрела. Все приятнее, чем на Михаила. Но куда ж деваться?
