Ее-то убить… можно. Но зачем тогда убеждали?
Эх, тяжко жить на свете белом…
* * *
На епископа Яна посмотрела без малейшей приязни.
Под благословение не подошла, прищурилась и поинтересовалась:
– Ваша работа?
– Смотря что, чадо.
– Я вам не чадо, – огрызнулась Яна. И, в принципе, была права.
– Как пожелаете… Анна Петровна?
– Можно просто – тора Яна.
– Хорошо, тора Яна. Проходите, располагайтесь, я вас чайком угощу.
– Всю жизнь мечтала.
– Вот ваша мечта и сбудется…
Яна посмотрела с подозрением. Но решила сразу этого тролля в рясе не убивать. Ишь ты… мечта у нее сбудется! Как бы у тебя инфаркт не приключился!
Убивать ради своего удовольствия Яне еще не доводилось, но ведь любой новый опыт полезен? Так, кажется, пишут в гламурных журналах? Или они что-то другое имели в виду?
Валежный посмотрел на Яну, от которой можно было спички поджигать. На епископа, который колдовал над чайничком, дружелюбно улыбаясь.
И предпринял тактическое отступление.
– Я… мне надо… я вернусь через полчасика.
И улетучился за дверь. Там оно безопаснее будет…
* * *
Несколько минут Яна молчала. А потом решила не играть в сложные игры.
– Генерал сказал, что он нашел меня благодаря вам.
– Да, тора Яна.
– Откуда вы знали о моем приезде?
– Хелла сказала.
Яна тоже сказала. Мысленно.
То, что не стоило бы говорить о богине. Получилось восьмиэтажно…
– Хелла, значит…
– Мне было видение. И я поделился им с тором генералом, полагая, что так будет лучше для всех.
– Не для меня. – Яна понимала, что ее вызывают на разговор, но у нее-то цель была схожей! Хоть злость сорвать!
Руки с утра подрагивали от сдерживаемой ярости, это нехорошо. А епископа все одно не жалко. За дело огребет!
– Тора Яна, воля Творца никому не известна. Мы можем либо принимать ее, либо протестовать. А результат один и тот же будет. Покорного судьба влечет, непокорного тащит
[31].
Яна аж зубами щелкнула от неожиданности.
– Допустим. Но это вы вмешались в мою судьбу.
– Полагаю, Хелла в нее вмешалась куда как раньше.
Не в бровь, а в глаз. Но сознаваться Яна не стала.
– Я просто хотела уехать. И не вмешиваться. Ни во что.
– И даже на это вы права не имеете, тора Яна.
– Я не имею?
– Вы приняли Русину.
– И что? – искренне не поняла Яна. – Русина до меня стояла и без меня простоит! Что с ней станется?
– Безвластие, тора Яна, время страшное.
– Не я это за людей выбрала.
– Это верно. И за своего отца вы не в ответе. И за его слабости, и за его выбор…
– Вы так не думаете.
Яна со вздохом взяла чашку, покрутила ее в руках. И чуточку отступила назад.
Есть два вида священников. Одни крепят веру в душах. Другие – имидж церкви. Одни несут слово Божие, и не мечом и огнем, а добротой и любовью. Работают в больницах, копаются в грязи… был такой архиепископ Лука! Встретишь – и уверуешь.
А вторые торгуют отпущением грехов. Открывают церковные лавки и ездят на «Мерседесах», наивно полагая, что служат Богу. Хотя да, богу-то они служат. Маммоне, наверное…
Этот священник явно был настоящим. И мозоли на его руках наглядно свидетельствовали: батюшка не только лоб разбивает на молитве. Серьезный человечище.
– Думаю, тора Яна. Только вот… слаб я, как и всякий человек. Русина – это ноша тяжелая, каторжная, не для ваших плеч. Но и принять ее больше некому. Вы и сами понимаете, стержень нужен, идея нужна…
– У Пламенного – есть.
– Вы сами видите, какой кровью его идеи оборачиваются.
Яна видела. Но справедливости ради…
– В появлении Пламенного тоже виноват мой отец. Страну довел он, Пламенный лишь расхлебывает заваренную им кашу.
– Я это понимаю. А народ – поймет?
Яна качнула головой. Отпила чай, не чувствуя вкуса, положила ложку меда, размешала… как на кордоне привыкла.
Вредно?
Да наплевать!
– Народ не поймет. Людям стабильность нужна, а не дележка власти.
Только вот стабильности им Яна и не даст. Помрет потому как… Но в ее силах дать легитимность следующему монарху. Вот это – реально.
– Тора Яна, почему-то мне кажется, что вы для себя уже многое решили. Только произносить не хотите. Не нравится вам ваше решение…
Яна сжала пальцами горячую чашку – и сорвалась.
– А кому, кому это понравится?! Меня чудом не убили… сколько раз – я не считаю! И от меня требуют, опять требуют… да почему я не могу просто жить?! Не оглядываясь ни на кого? Почему?!
– Потому что вы человек?
– Неужели?
– Тора Яна, вы же и сами все понимаете. Чем человек от животного отличается? Хвостом?
– Шерстью.
– А еще тем, что животное думает о себе, а человек – о других.
Яна и возражать не стала. И не все животные, и не всегда о себе, но… в этом ли был смысл? Что толку спорить о зоологии?
– Все я понимаю. Но мне это безумно не нравится…
– Знаю.
– А знаете, что в итоге меня убьют? – не удержалась Яна.
– Воля Творца для нас неисповедима…
– Так на моей могилке и напишите. Считайте завещанием.
Епископ опустил глаза.
– Не надо о плохом, тора Яна. Я молиться за вас буду.
Сволочизм? Не без того. Яна поставила чашку и посмотрела на епископа ледяными глазами.
– Хорошо, любезнейший. Если от меня это время требует нелегких решений, то и от вас не меньше того! Слово мне дайте.
– О чем?
– Если меня убьют до конца этого года, то вы придете на мою могилку и службу там отслужите.
Епископ поднял на Яну глаза. Усталые, с покрасневшими веками, полопавшимися сосудиками. Нелегко ему пришлось. И еще веселее придется, только жалости у Яны не было. Перебьется! Кто его за язык тянул?!
– Обещаю… тора Яна.
