Дождавшись, пока гости уйдут, Тартарус вновь обернулся беспощадным властителем подземелья. Его глаза зажглись лихорадочным блеском, рот искривила презрительная ухмылка.
– Теперь ты моя, тварь, – объявил он. – Гвардия не всесильна, ей не удастся меня запугать. Я покажу тебе, какими страшными бывают ночи. Познакомлю со всеми ожившими кошмарами преисподней.
Я равнодушно пожала плечами.
– Валяй. Только будь добр, придумай что-нибудь понадежнее крыс-мутантов. Так, чтобы наверняка.
Тартарус раскрыл от изумления рот и тут же захлопнул. Выждав секунду, переспросил:
– Я не ослышался, ты не боишься пыток? Напрасно. Поверь, смерть от крысиных зубов покажется тебе избавлением.
Я не стала говорить тюремщику, что уже получила самое страшное наказание. Чувство вины терзало меня сильнее, чем тысячи живых монстров. Угрызения совести – мой самый страшный, самый изощренный мучитель.
Я перестала отвечать на язвительные выпады Тартаруса, не чувствовала тычков в спину и не ощущала сжимающих запястье наручников. Точно одеревенела и двигалась, как робот.
Мое тело вновь заточили в камеру, но сознание витало в другом месте. Дух мой пребывал рядом с Дэвом, спаялся с ним, жил им одним. И всей Вселенной не хватит, чтобы разорвать связывающие нас узы.
Тартарус исполнил обещание. Поняв, что крысами меня не напугать, он пустил в ход другие способы мести. Меня не кормили, не приносили воды. Жестяное ведро, исполнявшее роль нужника, забрали.
Ударили настоящие морозы, и от пола теперь исходил нечеловеческий холод. Чтобы хоть как-то согреться, я научилась зависать в воздухе, уперевшись руками и ногами в противоположные стены. Благо, небольшие размеры камеры это позволяли.
И все же, несмотря на хорошую физическую подготовку, я проделывала подобный трюк все реже. Истощенный организм отказывался внимать гласу рассудка. Хуже того, я стала выпадать из реальности, погружаясь в пучину небытия. И проблески сознания происходили все реже. И в эти краткие мгновения я мечтала, чтобы вернулись крысы.
В моменты отключки мой воспаленный мозг рисовал на холсте воображения картины: одна страшнее другой. Я перестала понимать, где сон, а где явь. Все смешалось в бурном водовороте ужаса.
В какой-то миг мне почудилось, будто дверь моей тюрьмы распахнулась, и в нее вошел ангел. Вскрикнул тоненьким голоском и приложил хрупкую ладошку ко рту.
– Пшла прочь, – я вяло махнула рукой и даже не попыталась сползти с заиндевевшей лежанки. Поморгала, чтобы видение исчезло. – Вернешься, когда сдохну.
– Да ты что! – возразила нежданная гостья.
Приподняла подол длинного белоснежного платья и подошла ближе. Скинула кружевную накидку и набросила мне на плечи.
– Боже, да что здесь творится! – гневно воскликнула она и обвела взглядом камеру. – Я обязательно поговорю с отцом и попрошу его поднять эту тему на очередном заседании совета. Разве можно зимой не отапливать помещения?..
В этот момент я узнала гостью. «Принцесса» Аделия, собственной персоной.
– Какого черта ты здесь забыла? – вопросила я, кутаясь в мягкую, пахнущую духами накидку. – Из-за связи с подозреваемой в измене у тебя будут проблемы.
– Глупости, – заявила Аделия и притопнула маленькой ножкой, обутой в расшитый блестками сапожок.
С длинными распущенными волосами, горящим взглядом и необычайно ярким розовым румянцем она действительно походила на ангела. Или яркую бабочку, случайно влетевшую в окно темницы.
– Но здесь нет окон… – произнесла я вслух и уныло покачала головой.
Адель коснулась прохладной ладонью моего лба и ойкнула:
– У тебя жар! Нужно немедленно обратиться к врачу, иначе ты до смерти замерзнешь.
– Пусть так, – пробормотала я. – Все равно мне никто не верит. А значит, не будет возможности спасти Дэва.
– Я верю! – Адель округлила глаза. – Вчера приехала проведать Дэва, и была очень удивлена, что тебя нет с ним рядом. И только потом, побеседовав с Рафом, узнала о твоем заточении. Тогда я попросила Дэва прокатиться на лошадях, но Буцефал не подпустил его к себе. Понимаешь? Животных нельзя обмануть…
Я задрала голову и горько рассмеялась. Простуженное горло почти не слушалось, но мне было плевать.
– Представляю, как здорово Буцефал будет смотреться в зале суда. Конь и телохранитель – славная компания. Наверняка наши показания разжалобят судей.
Адель снова топнула ножкой и чуть не упала, поскользнувшись на льду. Пришлось поддержать «принцессу».
– Вали отсюда, не трави мне душу, – попросила я.
– Вот уж не верю, что ты так просто сдашься, – возразила Адель. Стянула с плеча сумку и достала из нее булку хлеба, карманный фонарик и толстенную книгу в кожаном переплете. – Вот, держи.
Я машинально приняла передачку и закатила глаза.
– Ну, положим, булку я съем. А книга зачем? Последнее, что я хочу сделать в своей жизни, так это научиться читать старинные рукописи.
Я хотела отдать книгу обратно, но Адель строгим жестом оттолкнула мою руку.
– Обязательно прочти, – возразила она. – Инженер сказал, что это лучшая книга в его жизни.
– Инженер?! – я аж подпрыгнула. – Он здесь, с тобой?
– Да, – кивнула Адель и покосилась на дверной проем.
Только сейчас мои глаза привыкли к свету, струящемуся из коридора, и я различила двух стражников, беседующих с коренастым парнем в добротном костюме-тройке. Что-что, а заговаривать зубы Инженер умел как никто.
– Но как тебе удалось проникнуть сюда? – все же спросила я у «принцессы». – Не думаю, что Тартарус вот так просто пропустил ко мне посетителя.
Адель презрительно поморщилась.
– Деньги, они открывают многие двери, а большие деньги – открывают их все, – сообщила она. – К тому же, я давно занимаюсь благотворительностью, и тюремщики привыкли видеть меня в камерах смертников.
– Время вышло! – строго объявил один из конвоиров. – Вам пора уходить.
Аделия притворно всполошилась, посмотрела на маленькие часики на запястье.
– Ах, да, батюшка наверняка меня заждался. Уже бегу.
На прощанье она склонилась к моему уху и прошептала:
– Не смей сдаваться. Я верю, ты сумеешь спасти Дэва и всю Империю.
Она ослепительно улыбнулась, подхватила подол и поплыла к выходу. Элегантно взяла Инженера под руку и отправила мне воздушный поцелуй.
Дверь камеры захлопнулась, и темнота вновь окутала меня. Но я уже не чувствовала ни страха, ни желания умереть. Луч надежды зажегся в моем сердце путеводной звездой. Будто назло морозу, я дышала полной грудью и улыбалась во весь рот. Считала секунды до того момента, пока шаги посетителей стихнут, и нижние коридоры опустеют.
