Тихо, зловеще заиграли виолончели и платформа, на которой стоял Люк, начала подниматься в воздух.
Его протяжный голос поплыл над головам зрителей:
– Говорят, что великий Гудини расстался с жизнью из-за ран, полученных во время исполнения этой эскапады. С тех пор, как он умер, не было такого иллюзиониста, который не мечтал бы повторить ее, сделать ее своей, достигнув триумфа.
Он посмотрел вниз и увидел ошарашенного Мышку, одетого в костюм бедуина, с большим молотком в руке.
– Надеюсь, нам не потребуется звать моего мускулистого друга, чтобы он разбил стекло.
Он взглянул на Роксану.
– Не исключено, правда, что мне потребуется прекрасная Роксана, чтобы сделать мне искусственное дыхание «изо рта в рот».
Роксана никак не отреагировала на этот экспромт; публика же засмеялась и захлопала в ладоши.
– Как только я погружусь в камеру, она будет загерметизирована. – Зал затаил дыхание, когда платформа перевернулась. Люк снова видел все, но из положения вниз головой. Он стал делать глубокие вдохи, заполняя воздухом легкие. Теперь заговорила Роксана:
– Во время исполнения этого номера просьба соблюдать тишину и следить за часами, – на этих ее словах прожектор выхватил из темноты большой циферблат за сценой. – Они начнут отсчет времени с момента погружения Каллахана в камеру. Дамы и господа… – Люк дюйм за дюймом приближался к поверхности воды. Глаза и мысли Роксаны были прикованы к публике. – В распоряжении Каллахана четыре минуты, и только четыре минуты на то, чтобы выбраться из камеры. Иначе нам придется разбивать стекло. На случай несчастья здесь находится врач.
Она картинно выбросила вперед руку в тот момент, когда голова Люка коснулась воды. Она следила за погружением его тела в воду. Носле того, как платформа с Люком аккуратно закрыла камеру, раздался щелчок. Его волосы развевались в воде; его ярко-синие глаза встретились с ее глазами.
Затем опустился тонкий белый занавес, закрывший камеру с четырех сторон.
Часы начали тикать, отсчитывая время.
– Одна минута, – объявила Роксана голосом, ничем не выдававшим ее внутреннее волнение. Она представляла себе, как Люк снимает наручники. Вернее, ей хотелось, чтобы сейчас происходило именно это. Он же скорее всего в этот момент уже выбирался из цепей.
Когда стрелки часов приблизились к двум минутам, из зала донесся шепот. Роксана почувствовала, как покрылись холодным потом ее ладони и спина. Он обычно укладывался в три минуты, максимум в три минуты двадцать секунд. Сквозь белую ткань ей почти не было видно никаких движений.
У него нет никакой возможности позвать на помощь, думала она в отчаянии, когда стрелки на часах приблизились к трехминутной отметке. Он не может даже подать знак, когда в его легких кончится запас воздуха. Он может умереть еще до того, как успеют открыть этот белый занавес, до того, как Мышка разобьет стекло. Он может умереть в одиночестве и мертвой тишине, прикованный цепями к своему собственному честолюбию.
– Три минуты, – произнесла она. На сей раз в голосе зазвучали нотки беспокойства, и зрители наклонились вперед.
– Три двадцать, – сказала она и в страхе посмотрела на Мышку.
– Три двадцать пять. Дамы и господа, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, оставайтесь на местах, – она глотнула воздух, представляя себе, как сжимаются его легкие.
– Три минуты сорок секунд.
Где-то на галерке истерично завопила дама. По рядам прокатилась цепная реакция тревоги, и публика завелась. Многие вскочили с мест, когда стрелки часов приблизились к отметке четвертой минуты.
– Боже мой, Мышка! За восемь секунд до конца Роксана отбросила в сторону сценический образ и отдернула занавес. Он упал как раз в тот момент, когда Люк отодвигал плечом платформу. Он вылез наружу мокрый и прилизанный, как выдра, жадно глотая воздух. Глаза его светились триумфом. Зал же взорвался криками и аплодисментами. Стоило выжидать еще тридцать секунд под водой после сбрасывания оков.
Он стоял, тяжело дыша, с поднятой рукой. Он уже решил использовать эти драматические тридцать секунд в своем следующем выступлении. Ухватив руками платформу, он вначале поднял ее, оторвав от камеры, а затем бросил на сцену, после чего, весь мокрый, раскланялся.
Люк порывисто схватил за руку Роксану, галантно наклонился и поцеловал ее пальцы, чем вызвал восторг у романтичных французов.
– У тебя рука дрожит, – заметил он.
Грохот аплодисментов заглушил эти слова. – Только не говори мне, будто ты волновалась, что у меня не получится.
Вместо того, чтобы отдернуть руку, как ей и хотелось сделать, она улыбнулась.
– Я испугалась, что Мышке придется разбивать стекло. Знаешь, сколько стоит его вставлять?
– Вот это уже моя Роксана говорит, – он вновь поцеловал ее руку. – Люблю твой скаредный ум.
На сей раз она отдернула руку. Поцелуй словно отпечатался на руке, и ей стало не по себе.
– С тебя капает, Каллахан, – сказала она и отошла в сторону, оставив его на сцене одного.
Роксана ненавидела сидеть и ждать. До чего же унизительно, думала она, ходить взад-вперед по гостиной пока Лили, развалясь, сидит на кушетке и смотрит по телевизору старый черно-белый фильм.
Это все равно что часами сидеть под телефоном и ждать, когда мерзавец, который водит тебя в кино, снова позвонит и пригласит куда-нибудь. Заставлять женщину ждать – обычное дело у мужчин.
Все это она высказала Лили.
Та пробормотала что-то невнятное в знак согласия.
– Надо сказать, они так поступают с незапамятных времен, – Роксана плюхнулась в кресло, тут же нервно вскочила и отдернула шторы. Внизу мерцали в сумерках Огни Города. – Пещерные люди уходили на охоту и заставляли женщин ждать их у костра. Викинги грабили и насиловали, пока их женщины сидели дома. Ковбои уезжали перед закатом солнца, моряки уходили в море на кораблях, солдаты шли на войну. А что же делали мы? – отвернувшись от окна, спросила Роксана. Ее яркое цветастое платье взметнулось, когда она круто повернулась. – Ждали вдовьей доли, ждали на вокзалах, носили пояса целомудрия, сидели у телефона. Лично я не хочу зависеть в своей жизни от мужчины.
– Любовь. От любви все зависит, моя милая, а не от мужчины, – произнесла Лили, громко шмыгнув носом, когда на экране телевизора побежали титры.
– Да ну ее к черту, эту любовь.
– Э, нет. Любовь – это лучшее, что есть на свете, – Лили вздохнула, насмотревшись на роман, трагедию и море слез, пролитое героями только что закончившегося фильма. – Макс делает только то, что считает подходящим для тебя.
– А как насчет того, что я считаю подходящим для себя? – спросила Роксана.
– У тебя еще все впереди. – Лили подвинулась, подогнув свое любимое платье из переливчатого синего шелка, отделанное розовыми страусовыми перьями. – Годы летят так быстро, Рокси. Сейчас ты это не чувствуешь. А потом заметишь, как они будут проноситься словно мгновения. Если не заполнишь их любовью, к концу жизни ничего не останется. Какую бы жизнь ты себе ни выбрала, если в ней будет любовь, то значит прожита она не зря.
