Взяв руками ее лицо, он наклонил назад ее голову.
– Моя любимая, – прошептал он. Их губы сомкнулись в нежном и крепком поцелуе. Их языки встретились в медленном, столь знакомом танце.
Когда он отодвинул ее от себя, она заметила былой огонь в его глазах.
– Могу ли я попросить тебя об одном небольшом одолжении?
– Ты ведь знаешь, что можешь.
– Тот красный пеньюар, который ты уложила в чемодан? Можешь надеть его, пока я буду наливать вино?
18
Наконец-то он все понял. Люку понадобилось несколько дней и такое же количество изнурительных бессонных ночей, но в конце концов он догадался, в чем было дело.
Она решила свести его с ума.
Это было единственное разумное объяснение для поведения Роксаны. И дело было не в том, что она так часто ему улыбалась. Дело было в том, как она улыбалась. Ее глаза чисто по-женски светились странным, непривычным огнем – в них Люку виделись спаянные вместе приглашение, вызов и легкая насмешка. Он не смог бы упрекнуть ее за то, что она затащила его в один из танцевальных залов под предлогом показательных выступлений и обязательного присутствия для всех участников программы – и ему пришлось держать ее в своих объятиях, вдыхать аромат ее волос, пока ее бедра дергались в такт румбы под его ладонью.
Он не смог бы упрекнуть ее за то, что как-то после обеда она налетела на него в центре Квебека, выполнив свою роль переводчицы в экскурсии по побережью – ни за то, что он не без удовольствия поддался ее натиску и отправился вместе с ней по магазинам, покупая подарки и сувениры. Они вместе ели мороженое и пробирались сквозь толпы туристов по длинным узким улочкам, чтобы послушать игравшего на концертино
[26]
музыканта.
Если быть до конца честным, то он не смог бы упрекнуть ее даже за то, что Роксана словно бы проверяла его: ни одного дня Люк не оставался без легкого, как бабочка, поцелуя, который только пробуждал все спрятанные в глубине его души желания, как корка хлеба только усиливает чувство голода у истощенного человека.
Нет, ни за одно из всех этих событий в отдельности он не смог бы упрекнуть Роксану, пока не сложил их все вместе, да еще плюс менее очевидные, но столь же эффективные волны, которые она словно испускала всякий раз, когда Люк находился на расстоянии не дальше пяти футов.
Так он ворчал себе под нос, подымаясь по лестнице с палубы Лидо на Променад, с Променад на Ройяль. Он не какой-нибудь дурацкий мальчик на побегушках, думал он, и чуть было так и не сказал Джеку. Но тогда ему пришлось бы найти какое-нибудь разумное объяснение, почему он так настойчиво отказывается найти Роксану и передать ей просьбу капитана: помочь ему принять пассажиров перед прощальным вечером круиза.
Они все еще стояли в Квебеке. Повернувшись к поручню, Люк увидел зеленые холмы, крутые улочки, стройные башни замка Фронтенак. Как было здорово бродить вместе с ней по старому городу, слышать ее смех, видеть, как горят ее глаза…
Он не представлял, как выдержит еще целых пять недель в этой чертовой роли любящего брата.
Люк обернулся. На палубе почти никого не было. Они уходят из Квебека только в семь, поэтому большинство пассажиров останутся в городе до самого вечера. Те же, кто предпочитал расслабиться на борту, были на двух нижних палубах, наслаждаясь чаем и нежными пирожными.
Но Роксана была здесь. Она полулежала в шезлонге, на глазах – зеркальные очки, в руках – книга, на теле – невыносимо малюсенькие бикини, прикрывавшие ровно столько, сколько требовалось законом.
Направляясь к ней. Люк грязно выругался про себя.
Она знала, что он здесь, знала с того самого момента, когда он поднялся по лестнице и остановился у поручня. Уже минут пять она пялилась на одну и ту же страницу, благодаря судьбу за фору во времени. Как раз достаточно, чтобы успокоить сумасшедшее биение собственного сердца.
Теперь она лениво перевернула страницу и протянула руку за тепловатой «кокой», стоявшей рядом на столике.
– Я вижу, ты любишь опасности. Она посмотрела вверх, подняла брови и сдвинула очкм пониже, на кончик носа, глядя на Люка поверх оправы.
– Разве?
– Рыжие легко обгорают на солнце, – на самом деле, ее кожа не была ни обгоревшей, ни загоревшей. Она была просто светло-розовой, свежей и светилась, как кожица у спелого персика.
– Я недолго, – она улыбнулась и вернула очки на прежнее место. Ее тело пронзила приятная дрожь влечения. – И только что намазалась лосьоном, – очень медленно, она провела пальчиком вверх по лоснившему бедру. – Ты подарил Лили кружевной веер, который ты ей купил?
– Ага, – на всякий случай, чтобы они его не подвели, Люк засунул зудевшие руки поглубже в карманы. – Ты была права. Она от него просто без ума.
– Видишь? Ты, главное, слушайся меня.
Она чуть-чуть передвинулась в шезлонге, но он видел каждую мышцу, каждую мелочь. Колечки у нее в ушах, блеск изящной золотой цепочки с тонким кристаллом аметиста у нее на шее, скрученные в узел на затылке волосы, влекущий запах лосьона, которым она намазала кожу…
Убить ее мало!
– Джек хотел узнать, сможешь ли ты помочь сегодня вечером во время приема. Одна из его девушек заболела гриппом.
– Да, думаю, я могла бы помочь, – она поставила ногу на край шезлонга и лениво почесала колено. – Хочешь глоточек? – протягивая свою разбавленную растаявшим льдом «коку». – У тебя такой вид, словно ты перегрелся.
– Со мной все нормально, – или будет нормально, когда ему удастся сдвинуться с места. Черт, ноги будто бы прибиты к палубе гвоздями. – Может, тебе надо пойти и подготовиться?
– У меня еще полно времени. Слушай, будь добр, – она потянулась, как кошка, подхватила тюбик с лосьоном и сунула ему, – намажь мне спину, ладно?
– Намазать спину?
– М-мм, – наклонившись, она опустила спинку шезлонга и улеглась. – Я сама не могу достать.
Он удивился, что лосьон не брызнул из тюбика, словно гейзер, – так крепко он его сжал.
– Твоя спина нормально выглядит.
– Ну, будь другом, – удобно положив голову на руки, она вздохнула, как расслабившаяся женщина. Но глаза за зеркальными стеклами были открыты и внимательны. – А то мне придется просить кого-нибудь из матросов.
Этого Люк не мог допустить. Сжав зубы, он наклонился и выдавил лосьон ей на лопатки. Она опять вздохнула, ее губы изогнулись.
– Как приятно, – пробормотала она, – тепло.
– Конечно, если тюбик стоял на солнце, – он принялся размазывать лосьон кончиками пальцев, хладнокровно, как ему самому казалось. В конце концов, это только спина. Кожа да кости. Мягкая, шелковистая кожа. Длинные, точеные кости. Она изогнулась под его руками, и он едва сдержался, чтобы не застонать.
