– Мы раньше поспешили, – наклонив голову, он нежно, очень нежно смочил языком ее саднившие соски. – Может быть, потом мы опять будем спешить, – выпрямившись и глядя ей в глаза, он зажал влажный сосок между большим и указательным пальцем, легонько пощипывая, чтобы довести ее до беспомощного состояния, колеблющегося между болью и наслаждением. – Но сейчас вся ночь – наша, Роксана, – он провел пальцем между грудями, по животу, вниз, и с радостью ощутил, как она вздрогнула от наслаждения, когда сквозь мягкий треугольник волос он достиг потайного чувственного бугорка.
Когда ее глаза покрылись поволокой, дыхание перехватило, а тело содрогнулось от горячего отклика, у Люка даже закружилась голова. Но он только улыбнулся.
– Я хочу сделать так, чтобы нам обоим было хорошо.
И он опять приник к ее губам, но теперь ласкал ее тело уже не пальцами, а розой; шелковые лепестки скользнули по ее груди, дразня соски своей благоухающей мягкостью, проследовали по изящным изгибам над талией и бедрами.
– Скажи мне, что тебе нравится.
Дыхание тяжело вырвалось из ее губ. Она видела Люка в свете свечи: его грудь теперь была обнажена, хотя она не помнила, когда он успел сбросить рубашку. Роксана почувствовала тяжесть его члена, прижавшегося к ее ноге, и поняла, что он так же обнажен, как и она сама.
– Я не могу, – она подняла руку, чтобы прикоснуться к нему сквозь воздух, казавшийся сладким и густым, как сироп. – Только не останавливайся.
– Это? – он медленно скользнул вниз, дразня языком шишечку ее груди, потом поймал ее зубами и пососал так жадно, словно он хотел проглотить всю Роксану целиком. Она издала долгий глубокий стон, еще больше возбуждая его.
Это была одна из самых изысканных пыток. Тянущее, саднящее упоительное наслаждение разливалось по ее телу, пока ей не показалось, что еще немного – и она просто умрет от этого чувства. Он повлек ее на заскрипевшую под ним кровать. Ее кожа трепетала под его руками, пела под терпеливым, ищущим ртом. Когда его язык опустился к ее бедру, Роксана поняла, что отныне нет такой части ее тела, которую он не потребовал бы, и нет ничего, в чем она могла бы ему отказать.
Она со вздохом открылась для него, и тотчас же успокоительное тепло взорвалось, превратилось в жар, словно в нее проникла комета и принесла с собой огонь, насытивший все ее клетки. Ее крик облегчения перешел в глубокий горловой стон.
Но он был все так же терпелив, неотступно терпелив, и опять дразнил ее и возбуждал, дожидаясь, пока она опять не сорвется вниз с сияющих вершин.
Вздохи, стоны и шепот обещаний. Мерцание свечи, слабый лунный свет, тяжелый аромат цветов и страсти. Она запомнила все это, хотя ее тело дрожало и таяло от терпеливого наступления.
О, да, ей было хорошо, в точности, как он обещал. Утонченно, невозможно, восхитительно хорошо.
Он показал ей, что это значит, когда тебя хотят, ласкают и потом медленно берут, словно лодка спускается в тумане вниз по спокойной уснувшей реке.
Он вошел в нее безупречно, безо всякой боли, по скользкой, горячей и давно ждавшей его дороге. Ее тело гибко приподнялось ему навстречу. Он не знал, что это случится так легко и что он почувствует такую сладкую, восхитительную боль, когда она примет в себя его член. ритм желаний, словно музыка стучал у него в голове.
– Роксана, – хрипло прошептал он ее имя. Люк пытался сдержать себя, будто сдерживая дикого зверя, – посмотри на меня. Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня.
Ей казалось, что его голос доносится из конца длинного, темного туннеля, в котором летает ее тело. Она подняла тяжелые веки и увидела только его. Его глаза были обжигающе синего цвета, словно синяя жаркая точка в самом центре языка пламени.
– Теперь ты принадлежишь мне, – он прижался ртом к ее рту, и в глубине ее тела взорвался оргазм. Только мне, подумал Люк и последовал за ней.
Ей не верилось, что она еще когда-нибудь сможет пошевелиться, но первым ее движением оказалось повернуть голову в поисках его губ. Он ответил невразумительным бормотаньем и, откатившись в сторону, лег рядом с ней.
– Уже лучше, – вздохнула Роксана. Теперь к ней опять вернулась способность дышать. Она потерлась щекой о его грудь и устроилась поудобнее, – Я и не знала, что может быть такое.
Он тоже раньше не знал. Но Люк почувствовал, что признаться в этом было бы глупо, поэтому лишь молча погладил ее волосы.
– Тебе не было больно?
– Нет. Я как будто… – она издала звук, похожий на мурлыканье кошки перед блюдцем со сметаной, – как будто летала до луны! – она погладила его грудь ладонью. Когда ее пальцы опустились ниже живота, Роксана почувствовала, что его мышцы напряглись. Ага, весело подумала она, усмехаясь сама себе. Не только он имеет над ней власть, но и она – над ним. Этим открытием надо было немедленно воспользоваться.
– Значит… – она подняла голову и улыбнулась ему сверху вниз. – Так сколько же всего есть разных способов? Он поднял брови.
– Дай мне всего несколько минут, и я все тебе покажу. Опьянев от собственного удовольствия, Роксана перевернулась и села на него сверху.
– А почему не прямо сейчас? – предложила она и страстно впилась ему в губы.
20
И Люк, и Роксана с жаром отвергли бы предположение, что они попались в сети заурядного курортного романа. Морской ветер, сияющие закаты и залитые лунным светом палубы могли повлиять на кого угодно, но только не на них. Они оба пришли бы в ужас от самой идеи медового месяца, но если честно определить этот важный период как возможность сосредоточиться на партнере, лучше узнать друг друга и вволю насладиться сексом, то их медовый месяц подходил к своей третьей неделе.
Не обошлось без открытий. К своему облегчению Люк выяснил, что он не был ревнивым дураком. Теперь ему даже нравилось, как мужчины поворачивали головы, когда появлялась Роксана. Он мог улыбаться, наблюдая, как она с кем-нибудь флиртует, или как флиртуют с ней. Конечно, все дело было в доверии и гордости, плюс самую малость нахальства. Она была красивой, и она была его.
Роксана обнаружила, что под маской грубого, нервного мальчишки, которого она знала почти всю свою жизнь, ее любимый мужчина мог быть мягким и добрым. Впечатление искушенности и внешнее обаяние оказались тонким прикрытием для бушевавших в его душе страстей. К ним примешивались еще обостренная способность верности и сильное желание любви – совсем как у нее самой.
Они оба могли сосредоточиться друг на друге даже в набитой людьми комнате. Им не надо было ни слов, ни прикосновений – одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что думает другой.
Может быть, поэтому последний пункт в определении медового месяца выполнялся просто безукоризненно.
Но в этой феерии дней и ночей они оба соглашались, что им не хватало только одного. У них не было настоящей цели и настоящего дела. Воровская кровь не давала им покоя. Правда, они временно заглушили свое нетерпение, освободив некую миссис Кэссель от ее антикварных украшений с рубинами и маркаситами
[28]
Старая ворчунья провела все семь дней на борту «Принцессы Янки» то на что-то жалуясь, то чего-то требуя и превратила жизнь Джека, директора круиза, в сплошной кошмар. Нувели решили, что это вопрос чести – создать для мадам более вескую причину для жалоб и переживаний.
