Качаясь, словно уже напился, он встал, взял бутылку и улегся обратно на кровать. Виски не облегчит его страданий, но возможно, он хотя бы заснет.
Утром, свежевыбритый и загримировавшийся, Люк выписался из отеля и направился в аэропорт. Он хотел жить. Хотя бы для того, чтобы убедиться, пусть издалека, что Сэм оставил Нувелей в покое. И может быть, для того, чтобы потянуть время, подождать, понаблюдать и придумать подходящую месть.
В голове у него еще не было ни плана полета, ни даже направления. Хоть он любил летать, но его жизнь была теперь пуста, как оставленная в номере бутылка.
– Он должен был вернуться еще несколько часов назад, – потирая вспотевшие ладони, Роксана мерила шагами рабочий кабинет отца. – Что-то случилось. Он не должен был лететь один.
– Для него это не первое дело, моя дорогая, – Макс поднял ярко раскрашенную коробку с высокой, до пояса, скамьи, и под ней оказалась отрубленная голова Мышки с дьявольской усмешкой на устах. – Он знает, что делает.
– Он не зарегистрировался в аэропорту.
– Это не самое главное, – Макс нажал на кнопку пульта управления, спрятанного у него в рукаве, и голова издала долгий, протяжный стон. Другая кнопка – и глаза посмотрели влево, вправо, рот искривился. – Отлично, отлично! Совсем как живой правда?
– Папа, – чтобы привлечь его внимание, Роксана поставила коробку обратно, на голову. – У Люка неприятности. Я это знаю.
– Откуда ты это знаешь? – он выключил пульт управления.
– Потому что никто не слышал о нем с тех пор, как он улетел отсюда прошлой ночью. Потому что он должен был вернуться к шести утра, а сейчас уже почти полдень. Потому что, когда я позвонила в аэропорт, чтобы спросить про Джона Кэррола Брейкмана, мне сказали, что он записал свой вылет в план, но так и не появился.
– Очевидные причины. Настолько же очевидные, как и то, что голова все еще под этой коробкой, – своим старым театральным жестом Макс подхватил коробку со скамьи, Голова исчезла, а вместо нее оказалась пышная цветущая герань. – Я учил тебя не принимать очевидное за правду.
– Но это же не фокус, черт лобери, не магический трюк! – она резко отвернулась. Как он мог играть в игры, когда Люк где-то потерялся? Макс положил руку ей на плечо, и она вся напряглась.
– Он умный, находчивый мальчик, Рокси. Я понял это с первого раза, когда его увидел. Он скоро вернется. Ему в ответ она буркнула его же слова:
– А ты откуда знаешь?
– По картам, – чтобы отвлечь и развеселить Роксану, Макс вытащил из кармана колоду и взмахом развернул ее. Но негибкие пальцы не смогли удержать развернутый веер. Максу показалось, что карты внезапно ожили, чтобы ликующе выпрыгнуть у него из рук и броситься по полу врассыпную. Полными ужаса глазами он смотрел, как они разлетались по комнате.
Роксана ощутила пронзительную боль в его сердце так же явно, как и в своем собственном. Она присела, чтобы собрать колоду и быстро проговорила, прогоняя жутковатую тишину:
– Я знаю, что Люк иногда что-нибудь меняет, но не так, – она проклинала карты, проклинала возраст, проклинала себя за то, что никогда не сможет заменить Максу эту потерю. – Тебе не кажется, что мне надо полететь туда и поискать его?
Он молча смотрел на пол, хотя карты уже исчезли, спрятанные у Роксаны за спиной. Вот они есть, вот их уже нет. Но Макс знал самое лучшее волшебное заклинание. Он просто перестал сражаться и удерживать свой разум в настоящем. Когда он перевел взгляд обратно на свою дочь, в его глазах была улыбка – мягкая и покорная улыбка, от которой у Роксаны сильно защемило сердце.
– Если хорошо поискать, если искать долго-долго, то всегда найдешь то, что хочешь. Ты знаешь, что очень многие считают, что на свете существует несколько философских камней? Но они попались в ловушку очевидного!
– Папа, – Роксана протянула к нему свободную руку, но Макс покачал головой, за тысячи миль от своей дочери, стоявшей рядом со слезами на глазах.
Внезапно он схватил книгу и хлопнул ею по ней с такой силой, что Роксана подскочила. В его глазах больше не было улыбки, только страсть и отчаяние.
– Я уже почти отыскал его! – он поднял вверх кипу своих заметок и встряхнул ими. – Когда я найду, когда он будет мой… – успокоившись, он осторожно уложил бумаги обратно на стол и пригладил их своими больньми пальцами. – Тогда вся магия мира будет здесь, правда?
– Да, конечно, – она подошла к нему и обняла, прижавшись щекой к его щеке. – Папа, пойдем наверх.
– Нет, нет, беги одна. Мне еще надо поработать, – Макс сел, жадно погружаясь в старинные секреты старинных книг. – Скажи Люку, пусть позвонит Лестеру, – отсутствующе добавил он. – Я хочу удостовериться, что новые осветительные приборы уже установили.
Она открыла было рот, чтобы напомнить Максу, что бывший менеджер «Волшебной Двери» ушел на пенсию и уехал в Лас-Вегас еще три года назад. Но вместо этого опять крепко сжала губы и кивнула:
– Хорошо, папа.
Кое-как одолев лестницу, она отправилась разыскивать Лили.
Роксана нашла ее во дворе, где Лили кормила голубей хлебными крошками.
– Леклерк сердится, что я это делаю, – она бросила пригоршню раскрошенного хлеба в воздух и засмеялась, глядя, как голуби толкаются и дерутся. – Они измажут нам весь двор. Но они такие лапочки, так смешно поворачивают головки и смотрят своими черными глазками.
– Лили, что случилось с папой?
– Случилось? – рука Лили замерла внутри целлофанового пакета. – Он ушибся? – она повернулась и бросилась бы к дому, если бы Роксана не остановила ее.
– Нет, он не ушибся. Он внизу, в кабинете, читает свои книги.
– 0-ох, – с явным облегчением Лили прижала руку к сердцу. Она сомневалась, что сердца голубей могли биться быстрее. – Ты меня напугала.
– Я и сама напугана, – спокойно отозвалась Роксана, и нерешительная улыбка Лили дрогнула. – Он болен, да?
Вначале та ничего не ответила. Потом из светло-голубых глаз исчезло обычное беспомощное и мечтательное выражение. Теперь ее взгляд казался твердым и решительным.
– Нам надо поговорить, – Лили обняла Роксану за талию. – Пойдем сядем.
И она повела Роксану к металлической скамейке, под прозрачную тень дуба. В маленьком фонтанчике журчала вода, словно где-то рядом ручей бежал по гальке.
– Дай мне минуточку, солнышко, – Лили села, крепко сжимая кисть Роксаны одной рукой, а другой продолжая кидать крошки птицам. – Я люблю это время года, – пробормотала она. – Не потому, что мне не нравится жара, как здесь бывает… Но просто весной, ранней весной происходят чудеса. Расцветают нарциссы и гиацинты, проростают тюльпаны. На этом дереве есть гнездо, – она посмотрела вверх, но ее улыбка казалась тоскливой и немного потерянной. – Каждый год одно и то же. Они всегда возвращаются. Птицы, цветы. Я могу приходить сюда, садиться и смотреть. И знать, что что-то останется здесь навечно.
