Друг доктора Хейлера пробовал препарат на лабораторных животных, варьировал дозы, и, вероятно, препарат оказывал какое-то действие на нервную систему, но какое? Вызывал ли он наслаждение, боль, страх или, наоборот, отсутствие всего этого? Это мог рассказать только человек, и для этого я решила испробовать его на себе.
Я умолкла. Взглянула на их серьезные, озадаченные лица, потом на свою тушу в розовой хламиде.
– Оказалось, препарат создает странную комбинацию абсурда, гротескной символики и детализированной реальности…
Сидящие передо мной женщины были искренни и… по-своему честны. Они пришли сюда, чтобы выяснить причину аномалии, если сумеют.
– Понимаю, – проговорила моя врач. – Вы можете назвать нам точное время и дату этого… эксперимента?
Я назвала, и после этого было еще много, очень много вопросов.
Больше всего в этом «научном исследовании» меня раздражало почти полное игнорирование моих вопросов. Хотя чем дальше, тем менее уверенно они себя чувствовали, на все мои вопросы или не отвечали вовсе, или вскользь, уклончиво, с какой-то небрежной досадой. Лишь когда мне принесли столик с едой, они оставили меня в покое. Я почти ожидала их возвращения, но они так и не пришли, и я слегка задремала.
Разбудили меня суетящиеся вокруг койки «малышки», водрузили на каталку и выкатили из палаты, а потом из блока. Там нас ожидала розовая «Скорая», точь-в-точь такая, на которой меня сюда привезли. Когда каталку вместе со мной закатили в машину, трое «малышек» забрались туда, уселись на привинченные к полу стулья и тут же принялись о чем-то оживленно болтать вполголоса. Они так и проболтали всю дорогу, которая заняла часа полтора, не обращая на меня никакого внимания. Местность за окном «Скорой» не слишком отличалась от той, что я видела прежде, – те же аккуратные поля и одинаковые фермы. Застроенные участки попадались не часто и являли собой скопления тех же блоков, и дорога под колесами была все та же – далекая от идеала. В полях работали группки амазонок и изредка отдельные женщины. На дороге нам встречались грузовики, большие и маленькие, и редкие автобусы, но я не видела ни одной частной машины. Моя иллюзия, отметила я про себя, была поразительно последовательна до мельчайшей детали. Например, ни одна группка амазонок не забыла поприветствовать розовую машину традиционным «салютом».
Однажды нам попался по пути овраг. Глядя вниз с моста, я сперва подумала, что это пересохший канал, но тут я заметила семафор, ржавевший среди травы и сорняков. В нем с трудом можно было признать железнодорожный знак.
Мы миновали большое скопление блочных строений, которое хотя бы размерами напоминало город, а мили через две въехали в парк через разукрашенные ворота.
С одной стороны, он ничем не отличался от уже знакомой мне местности: те же аккуратные газоны, цветочные клумбы… Но здания здесь были другие, не блоки, а маленькие домики, разные по стилю. Место это вызвало странную реакцию у сопровождающих меня «малышек» – они разом притихли и стали оглядываться вокруг в каком-то благоговейном страхе.
Шофер притормозил и, видимо, спросил у амазонки, везущей тележку с известкой, куда ехать дальше. Она ответила ему и улыбнулась мне через окошко. Мы немного попетляли между домиками и наконец остановились перед небольшим двухэтажным коттеджем в стиле эпохи Регентства.
На этот раз мы обошлись без каталки. Ассистентки с помощью шофера вытащили меня из машины, поставили на ноги, и, поддерживаемая со всех сторон, я с трудом протиснулась в дверной проем и очутилась в красиво обставленной комнате, выдержанной в том же стиле, что и дом. Седая женщина в пурпурном шелковом платье сидела в кресле-качалке у камина. По морщинистому лицу и ладоням было видно, что ей уже немало лет, но смотрела она на меня живыми, внимательными, нестарыми глазами.
– Входите, моя дорогая, – приветливо сказала она неожиданно звонким голосом.
Она кивнула на кресло возле себя, но, взглянув на меня еще раз, с сомнением покачала головой:
– Наверное, вам будет удобнее на кровати.
Я взглянула на кровать – подлинную вещь времен короля Георга – с недоверием.
– Вы думаете, она выдержит? – спросила я.
– Полагаю, да, – ответила она, впрочем, не слишком уверенно.
Мои провожатые помогли мне взобраться на это ложе – лица у них при этом были озабоченные, и, когда стало ясно, что кровать выдерживает мой вес, седая женщина знаком велела им оставить нас и позвонила в маленький серебряный колокольчик. Крохотная фигурка – чуть больше метра ростом – показалась в дверях.
– Будьте добры, темный шерри, Милдред, – повелительно произнесла женщина. – Вы ведь выпьете шерри, дорогая? – обратилась она ко мне.
– Да… Да, конечно, благодарю вас… – слегка растерялась я. – Простите, мисс… или миссис?..
– О, мне, конечно, следовало сначала представиться. Меня зовут Лаура. Вы же, насколько я знаю, Орчиз. Мама Орчиз, не так ли?
– Так они меня называют, – неохотно и с еле сдерживаемым отвращением сказала я.
Мы обменялись пристальными взглядами. Впервые за время галлюцинации я увидела в чьих-то глазах симпатию, даже жалость. Я вновь оглядела комнату, подмечая совершенство деталей обстановки.
– Я ведь не сумасшедшая, правда? – спросила я.
Она медленно покачала головой, но прежде, чем она успела что-то сказать, вошла крохотная горничная с серебряным подносом, на котором стояли полупрозрачный графин и два бокала. Горничная наполнила оба бокала, а пожилая дама переводила взгляд с нее на меня и обратно, словно сравнивая нас. Странное, не передаваемое словами, выражение промелькнуло у нее на лице, и я решила сделать пробный шаг.
– Должно быть, это мадера? – кивнула я на бокалы.
Она изумленно вскинула брови, потом улыбнулась и кивнула с явным удовлетворением на лице.
– Что ж, кажется, вы одной-единственной фразой подтвердили целесообразность вашего визита сюда, – сказала она.
Горничная вышла, и мы обе потянулись к бокалам. Старая леди пригубила свой и поставила его на изящный столик рядом с собой.
– И все же, – продолжала Лаура, – давайте-ка поподробнее все обсудим. Скажите, дорогая, они объяснили, почему направили вас ко мне?
– Нет. – Я отрицательно качнула головой.
– Потому что я историк, – сказала она. – А заниматься историей в наши дни позволено и доступно не каждому. Это своего рода привилегия, нас очень мало. К счастью, сейчас понимают, что ни одной отрасли знаний нельзя дать отмереть окончательно, и все же некоторые из них вызывают, м-м-м, настороженность… политического характера. – Она неодобрительно усмехнулась. – Однако когда нужно что-то выяснить, приходится обращаться к специалисту. Они что-нибудь говорили о диагнозе, который вам поставили?
Я опять помотала головой.
– Я так и думала. Это у них профессиональное, не так ли? Что ж, я передам вам все, что сказали мне по телефону из Дома материнства. Лучше всего начать именно с этого. Мне сообщили, что с вами беседовали несколько врачей, которых вы сильно заинтересовали, озадачили и, надо полагать, расстроили. Бедняги, ни у кого из них нет ни малейших исторических знаний. Словом, две из них убеждены, что у вас психическое заболевание – мания, шизофренический бред и так далее. Остальные склонны полагать, что с вами произошел гораздо более редкий случай – трансформация личности. Это действительно большая редкость. Известно всего три подобных зарегистрированных случая, но интересно, что два из них связаны с препаратом «чюнджиатин», а третий – с лекарством сходного происхождения.
