Шикарная машина подкатила к тротуару. Носильщик помог Пегги войти в нее, а через мгновение она уже подъезжала к «Гранд Отель Нарцисс», который прилепился к склону горы чуть пониже самого замка. Там ее ввели в изысканно отделанную комнату с балконом, утопающим в цветах, с которого открывался вид на город, на его заречную часть и на широкую равнину, лежавшую за рекой. А еще там была ванная комната цвета розовых лепестков, с большими банками цветных солей, флаконами эссенций, бочоночками пудры, сверкающая хромированной арматурой и с огромными, всегда подогретыми полотенцами. Такое великолепие превосходило все, что Пегги когда-либо могла вообразить себе. Горничная тут же принялась наполнять ванну. Пегги сбросила одежду и вытянулась в ванне, похожей на перламутровую внутреннюю поверхность раковины, ощущая никогда еще не испытанное блаженство…
Звук гонга заставил ее с сожалением покинуть ванну. Войдя в спальню, Пегги надела длинное белое платье, которое она носила во время своего телевизионного интервью, и спустилась вниз к обеду.
Ужасно непривычно сидеть в роскошной столовой, где мужчинами были одни официанты, а все леди проводили время в более или менее явном рассматривании друг дружки!.. Впрочем, все это быстро надоедало. Поэтому, когда официант предложил Пегги выпить кофе на террасе, она охотно последовала его совету.
Солнце уже час как зашло. Лунный серп стоял совсем высоко, и река отражала его блеск. На острове посредине реки возвышался изящный дворец, где скрытые огни освещали снежно-белую статую, стоявшую как бы в нерешительности и державшую в руке яблоко. Пегги приняла ее за Еву, но хотя скульптор имел в виду Атланту, ошибка была не так уж велика.
Сам город сиял светлячками огоньков; небольшие неоновые вывески, слишком далекие, чтоб их можно было прочесть, весело подмигивали Пегги. Еще дальше залитая светом Венера на башне аэропорта вставала над городом, как призрак. А за ней – черная громада скалы и освещенные башни замка, будто повисшие в небе. Пегги радостно вздохнула.
– Все это похоже на волшебство… Впрочем, должно быть, так оно и есть, – прошептала она.
Одинокая, заметно более пожилая женщина, сидевшая за соседним столиком, небрежно оглядела Пегги.
– Вы тут, должно быть, недавно? – спросила она.
Пегги призналась, что только что приехала.
– Хотела бы я быть на вашем месте… А еще лучше не видеть всего этого никогда в жизни, – сказала леди. – Я-то здесь в седьмой раз – больше чем достаточно!
– А мне кажется, тут славно, – ответила Пегги, – но если вам здесь не нравится, зачем же вообще сюда возвращаться?
– Потому что сюда приехали мои друзья – для ежегодной «подгонки». Возможно, вы слышали о Джонсах?
– Не знаю я никаких Джонсов, – ответила Пегги. – Это и есть ваши друзья?
– Это люди, с которыми мне приходится жить, – сказала женщина. Она снова поглядела на Пегги. – Вы еще очень молоды, моя милая, поэтому пока они для вас не представляют интереса, но позже вы с ними обязательно познакомитесь где-нибудь в обществе.
Пегги поняла, что ответа от нее не ждут, а потому сменила тему.
– Вы американка? – спросила она. – Должно быть, это прекрасно – быть американкой. У меня там уймища родственников, которых я никогда не видала. Однако я жуть как надеюсь, что скоро попаду в Америку.
– Можете забрать ее себе целиком, – ответила леди. – Лично я предпочитаю Париж.
Внезапно освещение изменилось, и, взглянув вверх, Пегги увидела, что замок теперь окутан персиковым сиянием.
– О, как это прекрасно!.. Совсем будто сказочный дворец! – воскликнула она.
– Еще бы! – ответила леди без всякого энтузиазма. – Таков замысел.
– Как все это романтично, – отозвалась Пегги. – Луна… и эта река… и освещение… и удивительный запах всех этих цветов…
– По пятничным вечерам они дают «Шагни» номер семь, – объяснила леди. – Завтра же будет ревиганоская «Ярость» – немного вульгарно, но, полагаю, в субботние вечера вообще все деградирует, не так ли? Думаю, это связано с возросшим потребительским потенциалом слоев населения с низкими доходами. Воскресенья всегда лучше – дают котинсоновского «Истинно верующего»
[16], а это как-то очищает. Духи распыляются из бойниц, – пояснила она, – за исключением того времени, когда ветер дует в другую сторону. Тогда распыление идет с башни аэропорта.
«Наша великая профессия (так незабываемо выразилась мадам Летиция Шалин в своей речи на торжественном ужине Международной Ассоциации Практикующих Косметологов), наше высокое Призвание, есть нечто несравненно более значительное, нежели просто отрасль промышленности. Действительно, ее можно назвать Духовной Силой, которая пробуждает в женщинах Веру. Слезно, слезно, еще со времен, предшествовавших первым лучам рассвета нашей истории, возносили свои мольбы несчастные женщины о ниспослании им Красоты… но эти молитвы редко воплощались в реальность… Однако теперь именно нам вручена сила, способная осуществить эти мольбы и дать покой миллионам наших бедных сестер. И эта возвышенная мысль, мои друзья…»
Доказательством существования новой Веры являются флакончики, горшочки, коробочки и тюбики фирмы «Соратники Красоты Летиции Шалин», украшающие витрины магазинов, туалетные столики и дамские косметички от Сиэтла до Хельсинки и от Лиссабона до Токио; их можно обнаружить даже (хотя только марки, вышедшие из моды, и совсем по другим ценам) в каком-нибудь Омске. Элегантные святилища Шалин, расположенные с точным учетом цен на недвижимость, соблазнительно сверкают в Нью-Йорке, Лондоне, Рио, Париже, Риме и еще в дюжине крупнейших городов мира; это административные центры Империи, которая бешено ненавидит конкурентов, но уже не находит новых миров для завоевания.
В офисах и салонах этих зданий работа по воплощению Красоты идет в лихорадочном и истощающем нервы темпе, ибо здесь всегда существует возможность, что лично Летиция Шалин (она же Леттис Шукельман, согласно паспортным данным) в любую минуту может свалиться с чистого неба в сопровождении своих палачей и необыкновенно эффективных экспертов.
И все же, несмотря на наличие эффективнейшей системы управления и доведенного до блеска умения выдавливать соки, предел экспансии (если не считать незначительных подвижек в результате поедания какого-нибудь зазевавшегося мелкого конкурента) был достигнут. Во всяком случае, так казалось до тех пор, пока дочка Летиции – мисс Кэти Шукельман (или Шалин) не вышла замуж за обедневшего европейца и таким образом не превратилась в Ее Светлость Великую Герцогиню Катерину Маринштейнскую.
Кэти не довелось повидать Маринштейн до того, как она вышла замуж за герцога, а когда она его увидела, то испытала чувство, близкое к шоку. У замка был весьма романтический облик, но в смысле комфорта он подходил для жилья не больше, чем квартира, переделанная из нескольких пещер. Да и сам городок пришел в полный упадок, и его жители были заняты почти исключительно попрошайничеством, сном, совокуплением и беспробудным пьянством. На остальной территории герцогства положение было не лучше, за исключением того, что просить милостыню там вообще было не у кого.
