Сияющие бусинки скатывались со стеблей на ее ноги, на белые парусиновые туфли, словно покрывая ее ступни поцелуями. Коровы, все еще медлительные и терпеливые после утренней дойки, выходя из своих стойл, провожали ее равнодушным взглядом и тут же принимались щипать траву, тщательно и неспешно пережевывая ее.
Высоко в небе запел жаворонок, трелью уводя Фелисити от своего гнезда. Молодой дрозд, круглый от сытости, подозрительно смотрел на нее с живой изгороди.
Летний ветерок продувал ее хлопчатобумажное платье, лаская тело тонкими, как паутинка, пальцами.
В небе послышался гул, вскоре превратившийся в рев. Он раскатился по всему небесному своду, затем дикий вой пронесся над ее головой, сущая казнь для слуха, от которой не было спасения. Это чудовище атаковало ее, страшно ревя, выбрасывая пламя из своих сопел, – Наука в полете.
Фелисити прижала ладони к ушам и замотала головой.
Мучитель был уже совсем близко. Звуковые волны сталкивались, разбегались, бились друг о друга и растекались вновь.
Самолет пролетел, и она отняла руки. С глазами, полными слез, погрозила кулаком удаляющемуся ревущему чудовищу – и всему, что оно олицетворяло, а воздух вокруг нее все еще дрожал.
Коровы паслись как ни в чем не бывало.
Как хорошо быть коровой. Ни ожиданий, ни сожалений, ни чувства вины – да ведь и нужды в них нет. Не делать различий между добрыми и злыми человеческими делами – отмахнуться от них, как от назойливых мух, одним небрежным движением хвоста.
Вой и рев растворились вдали. Нарушенное спокойствие начало восстанавливаться. Примятые цветы понемногу распрямлялись. Но однажды сминавшая их сила окажется слишком мощной – такой, от которой уже не оправиться.
– Напоминание о смерти, – сказала мисс Фрэй, обращаясь к себе самой. – Столько маленьких смертей, прежде чем наступит та, большая. Глупо принимать все это так близко к сердцу. Почему я должна чувствовать вину за других? Я не несу ответственности за это, я даже за себя саму не особо переживаю. Почему меня должен мучить страх за всех и за всё?
В рощице запел дрозд.
Она умолкла и прислушалась.
Сладкие, убаюкивающие звуки.
Она зашагала по тропинке, снова ощущая шелковистое прикосновение ветерка к своим щекам и росу на ногах.
Когда Фелисити открыла дверь, класс, гудевший словно улей, мгновенно умолк.
Ряды розовощеких мордашек в обрамлении длинных волос, коротких причесок, причудливо заплетенных косичек – некоторые лица по-утреннему свежи, некоторые еще чуть помяты, – все разом повернулись к ней. Сверкающие глазенки сосредоточились на ее лице.
– Доброе утро, мисс Фрэй, – сказали дети хором, и снова воцарилась полная тишина.
Фелисити ощутила в классе едва сдерживаемую атмосферу ожидания. Определенно, здесь было что-то, на что ей следует обратить внимание.
Она огляделась по сторонам. Взгляд прошелся по знакомой комнате, пока не упал на ее столик, остановившись на небольшой стеклянной вазочке, в которой стоял одинокий цветок.
Десятки детских глаз оторвались от ее лица, уставившись на стол, и снова обратились к лицу Фелисити.
Она медленно прошла к столику и опустилась на стул, не сводя глаз с цветка.
Прежде она никогда не видела таких цветов, ей никак не удавалось его классифицировать, и она долго смотрела на него. Он был сложнее обычных полевых цветов, но не так чтобы очень. Окраска отчетлива, но не примитивна. В нем не было излишней изысканности растения, выращенного садовником. Основание лепестков бледно-розовое, а к краям цвет переходит в алый, становясь кремовым у самого основания.
Затем снова пробивался алый, сперва словно чуть припудренный краской, затем разрисованный тонкой сеткой, и уж потом сплошной ярко-алый цвет там, где лепестки сворачивались в трубочку, разделяясь, однако, белыми шпорами центральных жил. В цветке было что-то от орхидеи, но она никогда не видела таких орхидей – ни в жизни, ни на рисунке. Лепестки изящно и очень естественно загибались к краям, словно конечности живого существа, или водяные каскады, или молодые побеги на ветру. Текстура растения была мягкой и нежной.
Фелисити наклонилась, заглядывая внутрь цветка. Маленькие серповидные тычинки, покрытые пыльцой, подрагивали на тоненьких зеленых ножках. Она уловила запах: чуть сладковатый, немного резкий, слегка земляной, и все это смешано с тонкостью, в сравнении с которой любая работа парфюмера казалась вульгарной и банальной.
Она снова вдохнула аромат и, словно загипнотизированная, заглянула внутрь цветка, не в силах оторвать от него глаз, пропитываясь страстным сочувствием к его бесстрашной хрупкости.
Она забыла о классе, о десятках пар глаз, неотрывно следящих за нею, – забыла обо всем, кроме невиданного цветка.
Кто-то из учеников заерзал, и она пришла в себя. Подняв голову, Фелисити обвела взглядом детские лица.
– Спасибо, – сказала она. – Это прекрасный цветок. Как он называется?
Судя по всему, никто этого не знал.
– Кто его принес? – спросила Фелисити.
Маленькая девочка во втором ряду слегка покраснела.
– Я, мисс Фрэй.
– И ты не знаешь, что это, Мариэль?
– Нет, мисс Фрэй, я просто нашла его, подумала, что он красивый и что вам он может понравиться, – смущаясь, объяснила девочка.
Фелисити снова посмотрела на цветок.
– Он мне очень нравится, Мариэль. Он просто прекрасен. Как мило, что ты решила подарить его мне. – Она еще несколько секунд смотрела на цветок и потом решительным жестом передвинула вазу на левый край стола, заставив себя отвести взгляд от этого чуда и посмотреть на притихший класс.
– Когда-нибудь, – сказала она, – я почитаю вам стихи Уильяма Блейка. У него есть строчки: «Единый миг – зерцало вечности, вселенная – в одной песчинке, ладонь – мерило бесконечности, и небосвод – на дне кувшинки…» Но нам нужно продолжать урок, мы и так потратили слишком много времени. Пожалуйста, постарайтесь как следует и запишите в своих тетрадях то, что я напишу на доске.
Она взяла мел, на мгновенье задумалась, глядя на цветок. И, подойдя к доске, написала:
– «Цвета и очертанья их во мне рождали наслажденье, и трепетанье, и любовь…» Мариэль, погоди секунду.
Девочка остановилась, повернувшись спиной к ручейку детворы, вытекавшему из класса.
– Еще раз большое спасибо за то, что ты принесла цветок. Он был один – там, где ты нашла его?
– О нет, мисс Фрэй. Там было три или четыре кустика.
– Где, Мариэль? Я хотела бы взять корешок. Так где же?
– На ферме мистера Хоукса. На краю большого поля, там, где разбился самолет, – сказала девчушка.
– Где разбился самолет, – повторила Фелисити.
