Нет уж, гэнкэн – не тот тип, что мне по душе.
Прищурившись, я наблюдала за тем, как Трент поет. Голос достаточно приятный, а пел он в основном каверы самой сладенькой попсы. Любовные песенки из сериалов и развлекательных телешоу. И пел он не для кого-то одного, а разливал свой голос по всему залу, равномерно распределяя силу любовного томления между всеми. Меня это пока не задевало, но любовь, которую аудитория питала к солисту, была, вероятно, заразительна.
Слушать до конца мне не захотелось, и я выскользнула на улицу – просто удостовериться, что домой он пойдет один. Пока я ждала, в горле моем, как судьба, как неотвратимость, вновь поднялся привкус тумана. И, когда он вышел (тесная футболка и потертые джинсы), я издала вопль. Отлично понимая, что результата не последует, я все-таки исторгла из себя этот крик – чтобы не утонуть, не погибнуть.
И вновь – никакого эффекта. Черт возьми, может, я действительно вышла из строя? Ужасно!
– Ты? – произнес этот мистер Очарование. – Решилась все-таки выпить кофе?
– Еще чего! – отозвалась я.
– Если бы ты была в зале, я показал бы, как играю. Но я тебя не видел.
– Я там была, – сообщила я. – Буквально минуту. Хотя мне хватило, чтобы все увидеть. У тебя… интересные аранжировки. Народу, похоже, они понравились.
Я не отрываясь смотрела в его лицо, желая увидеть реакцию на свои слова. Нам не запрещается испытывать друг на друге нашу силу, но то, что он делал в отношении меня, отдавало пошлостью. И я хотела, чтобы он знал это.
Но лицо его даже не дрогнуло. Он просто улыбнулся.
– Приходи завтра. Сыграем и споем вместе. Я выступаю еще один вечер. У меня будет целая группа, полный отпад; и мне хочется послушать, как вы будете звучать вместе. Клянусь, публика просто умрет, когда услышит, как ты поешь.
Выходит, он тоже знал, кто я такая. Но виду я не подала.
– Звучит заманчиво. Может, и приду.
Подошло такси, и я посигналила водителю рукой.
– Еще рано, – сказал Трент. – Тебе что, очень нужно ехать?
– Да, – ответила я и открыла дверцу.
И тогда он спел одну строчку из какой-то своей ранней песни – что-то про тоску и желание быть вместе. При этом он внимательно смотрел на меня, а в финале строки сделал паузу, словно ожидая, что произойдет. Словно надеялся, что я передумаю. Но я не передумала. Забравшись в машину, я поехала домой.
– Стало быть, он знает, кто я такая, – сказала я, со ртом, набитым шоколадной крошкой и фисташками. – Кстати, мне кажется, это самая вкусная вещь из всего, что ты делала до сих пор.
– Спасибо, – отозвалась Сара. – Но, если он знает, тебе, действительно, лучше остаться дома. Не ходи петь.
– Но почему?
– Подумай! Если он знает, кто ты, то только потому, что ты своим воем хотела его прикончить. Почему же он тогда приглашает тебя с ним спеть? Вряд ли от него можно ждать чего-нибудь хорошего.
– Но он же знает, что моя магия не работает, – сказала я. – Может быть, это все кажется ему забавным? Хотя, я думаю, он тоже промахнулся. Он спел мне какую-то чушь про то, чтобы нам остаться вдвоем на ночь, но я все равно уехала.
– Отказаться не хочешь?
– Конечно, нет. Если бы я не знала, что он гэнкэн, я бы подумала, что это был отличный способ меня снять.
Сара подумала и сказала:
– Может быть, вы друг друга уравновешиваете? Любовь и смерть могут быть полной противоположностью друг другу.
– Никогда не слышала, чтобы такое бывало прежде, – сказала я.
– Я тоже, но я никогда не слышала ничего подобного тому, что ты делаешь со своим голосом.
Сара переложила торт в контейнер и похлопала по крышке. Воздух над контейнером принялся дрожать – это Сара использовала магию, чтобы торт сохранял свежесть как можно дольше.
– Все это кажется мне странным, – произнесла она. – Причем в самом плохом, а не в хорошем смысле.
– В том, что ты говоришь, кое-что есть, но…
– Какое может быть «но»? – недоуменно спросила она.
– Я чувствую нечто. Призыв. Предзнаменование. Что бы это ни было, оно понуждает меня спеть. Именно ему.
Туман, ожидая своего часа, клубился в моем горле.
– Не думаю, что все уже закончилось, – проговорила я.
– Не нравится мне все это, – отозвалась Сара.
Мне тоже не нравилось.
* * *
На следующий день, как обычно, я отправилась на улицу, играть и петь. Я ожидала, что появится Трент, но он не пришел. И вообще, не произошло ничего необычного – выть мне не пришлось, любовные песни домой меня не провожали, феи не пропадали. Только какой-то парень в строгом костюме разменял свои двадцать долларов, забрав в моем ящике мелочь, а потом, уже уходя, с неимоверно гордым видом бросил мне четвертак.
А потом я пришла домой. Но Сары там не было.
Это было странно, но в принципе ничего необычного. Что было необычным, так это включенная плита, превратившийся в уголья хлеб, который она пекла, да тревожная сирена, которая орала громче, чем я умею выть.
Такое не могло случиться ни при каких обстоятельствах. Но сгоревший хлеб говорил сам за себя. Все выглядело так, словно Сара только что ушла. Словно некто выманил ее, соблазнил покинуть безопасные стены нашей квартиры.
И тогда я все поняла.
Ведь совсем недавно мне встретился некто, чей голос способен заворожить и позвать за собой. Ему даже не нужно было входить в квартиру, знать, что именно Сара находится внутри. Спел свою песню под окном – и готово!
Я со всех ног бросилась в «Пурпурную силу».
– Трент проверяет звук, но вы в списке, проходите, – устало сказала женщина-охранник.
Внутри мне открылось зрелище, которое я никак не ожидала увидеть, – на сцене, за ударной установкой, сидела Сара. Она играла, и играла превосходно! Я была так поражена, что мне потребовался, по крайней мере, один куплет и припев, чтобы обратить внимание на остальных участников группы. На басу, в человеческом облике, играл гоблин, тот самый. На клавишных – другой гоблин, «красный колпак», а бэк-вокал, поддерживая Трента, исполняли три феи цветов – те самые, что пропали недавно.
Как только удивление отступило, я пригляделась к тому, что происходит. Кожа на руках Сары была натерта, – сплошь волдыри, как и руки гоблина-басиста. Красный колпак второго гоблина почти высох, словно его не освежали несколько недель. Он был, насколько я помнила, первым в числе пропавших. Бутоны на головах цветочных фей съежились по краям, а губы высохли и растрескались.
Гэнкэн улыбнулся и повел свою группу похищенных музыкантов дальше, к следующему куплету. Сара посмотрела на меня, как на незнакомку. И на лицах всех фей было то же выражение, что и у Сары, – полная концентрация. Если Трент своим голосом сказал им, что именно это он любит больше всего, они не остановятся, пока не получат приказ.
