– Как это прекрасно! – сказал Сигридссон. – Как все это прекрасно!
Почему я верю в роботов: Мэдлин Эшби
Я люблю роботов. Я написала о них целую трилогию. Может быть, это оттого, что мой отец, когда я была в третьем классе, показал мне «Бегущего по лезвию». Но, поскольку меня воспитали как католичку, да еще и отправили потом в иезуитский университет, меня всегда более всего занимал вопрос веры в человека. Для меня не существует разницы между верой в изначальное достоинство органического человеческого существа и верой в достоинство существа синтезированного. И, кроме того, откуда мы можем знать, что окружающие нас человеческие существа в действительности – настоящие люди? Я не хочу сказать, что они обязаны быть роботами. Но ведь они же могут оказаться серийными убийцами, расистами, женоненавистниками или людьми, которые вас самого не считают человеческим существом. Каковы ваши гарантии? Если дело только в том, что вам посчастливилось получить органическое тело, то этого мало. На этом нельзя строить доверительные отношения. Многие из наших соплеменников, носящих органические оболочки, не задумываясь, ранят и убивают себе подобных. Ваши шансы значительно улучшаются, если с вами рядом находится робот со встроенной системой «обнаружения человечности» – при условии, конечно, что в расчет приняты и предрассудки программиста.
К чему я веду, так это к утверждению, что приписывание роботу человеческих достоинств – системы ценностей, потенциала, способности ко всему деликатному и радостному – есть акт веры. И мне кажется, что человеческие существа постоянно реализуют этот акт по отношению друг к другу. Общественный договор основан на чем-то более значимом, чем добрая воля. И мне кажется: неважно, что вы допускаете – существование фей, души или возможность лучшей жизни, – в вас живет именно эта вера.
Джим К. Хайнс
Второй поворот налево, затем – прямо
[11]До этого дня я никогда не встречала Гвен Акерман, но, когда я увидела ее, несущую мешок с мусором к ящику на противоположной стороне парковки, язык ее тела показался мне знакомым. Это была женщина, чьи мысли и дух витали далеко-далеко.
Чтобы Гвен заметила меня, мне пришлось выйти вперед и встать перед ней. Я протянула потертую карточку.
– Меня зовут Анжела Дэвис. Я ищу людей, которые похитили вашу дочь.
Она моргнула. Потом взгляд ее сконцентрировался на карточке.
– Не понимаю, что частный детектив из Америки делает в Лондоне, но полиция велела…
– Оставаться возле телефона и дать им возможность вести поиск? Наверное, вам сказали, что первые сорок восемь часов имеют решающее значение?
Я взглянула на часы.
– Это было тридцать шесть часов назад, верно?
– Вы знаете, кто забрал Клевер? – спросила она.
И кому только пришло в голову назвать ребенка именем растения?
– Думаю, что знаю. Ребенок исчез, когда вы всей семьей гуляли в Кенсингтон-гарденз, так? Ваш муж дома? Я бы хотела поговорить и с ним.
Гвен начало трясти, словно она была не женщиной, а домом, готовым рухнуть под напором стихии.
– Он ничего не видел, – промолвила она. – Отошел, чтобы купить нам всем чего-нибудь попить. Он считает, что это я виновата. Клевер бросилась прочь, и я не смогла ее остановить. Теперь он со мной не разговаривает.
– Большинство браков не выдерживает потери ребенка, – сказала я.
Тактичностью я никогда не отличалась, а потому, особо не церемонясь, продолжила:
– Мне нужно, чтобы вы рассказали мне о деталях, которыми не делились ни с полицией, ни с репортерами. В новостях было сказано, что Клевер побежала, чтобы полюбоваться цветами. Не было ли там чего-нибудь странного? Может быть, звучали колокольчики? Или какие-нибудь блестки, которые исчезли по приезде полиции?
Глаза Гвен расширились, и она уставилась на меня как на нечто, внезапно возникшее из воздуха.
– Похоже на пыльцу, которую рассыпали по цветам, – уточнила я. – Должна была сверкать на солнце.
Нечто подобное я нашла в комнате своей дочери восемь лет назад.
– Да-да, по цветам, – прошептала женщина. – И по стволам деревьев. Цветы вишни выглядели так, словно их окунули в позолоту. Я думала, что мне это просто показалось.
Я сжала кулаки. Она там была.
– А с Клевер все в порядке? – шепотом спросила Гвен. – Кто забрал ее, мисс Дэвис? Что они собираются с ней сделать?
– Она жива, – сказала я, превозмогая дрожь. – Более жива, чем была до этого.
– Я не понимаю.
Ничто из того, что я только что сказала, не сможет этого изменить.
– Мне нужно знать, как с вами связаться. Я позвоню, как только найду Клевер.
Гвен отстранилась.
– Вы… вы ничего не сказали об издержках. Почему вы это делаете?
Колокольчики. Выстрелы. Сверкающая пыль, похожая на крохотные упавшие звезды.
– Потому что Клевер – не единственная девочка, которую она забрала.
* * *
Не знаю, видели ли вы когда-нибудь карту человеческого сознания. Врачи иногда рисуют карты других частей человеческого организма, и ваша собственная карта может быть очень интересной, но попробуйте заставить их нарисовать карту сознания ребенка: это не просто спутанное сознание, но сознание, пребывающее в состоянии непрерывного изменения. На этой карте вы увидите зигзаги – подобные температурным скачкам на вашей больничной карточке, и эти зигзаги, вероятнее всего, представляют собой дороги, пролегающие через остров; ведь Нетландия – это чаще всего именно остров… На эти волшебные пляжи дети, играя, вытаскивают свои рыбацкие баркасы. Мы с вами тоже бывали на этих островах и до сих пор слышим шум прибоя; но нам уже не высадиться на том берегу.
Дж. М. Барри
* * *
За последние несколько лет я трижды приезжала в Кенсингтон-гарденз, пытаясь разыскать Лилиан и ту, которая забрала ее.
Феи, колонизировавшие этот парк много веков назад, давно покинули его. Кто-то из них отправился за ним в Нетландию. Другие разыскали тропинки, по которым почти не ступала нога человека. Намеки на их присутствие я находила в диких лесах северо-западной Канады, в заброшенном шахтерском поселке Колманскоп в Намибии, и даже в гренландской вечной мерзлоте.
Была только одна причина, по которой стоило сюда вернуться: она охотилась на него так же, как я охотилась на нее.
Через ночную темень я пробралась к статуе Питера Пэна. Бронзовые звери и феи карабкались по пню, установленном в основании статуи. На пне стоял сам Питер, играющий на волшебном рожке.
Говорят, что фея на самом верху пня – та, что с обожанием смотрит на Питера – это сама Динь-Динь.
