Там же, на площадке, были и другие дети, с которыми Оли виделся каждый день. Они, словно исполняя некий долг, качались на качелях (хотя одни качели были всегда свободны для Оли), скатывались с горок, забирались на деревянные шесты и строили в песочнице высокие башни. Оли им всегда нравился, но тот находил их компанию скучной, потому что единственными фразами, что они говорили, было: «я люблю мамочку», «давай, поиграем!» и «это здорово!».
И у каждого из них была собака по кличке Рекс.
Так вот: мы думали, что Оли окончательно забыл про гусеницу; а на самом деле он вынашивал план. И однажды, когда Оли играл с одним из этих детей, мальчиком по имени Микаэль, в шалаше на дереве, он столкнул его вниз, и тот упал. Упал Микаэль со всей возможной аккуратностью и изяществом, но, тем не менее, упал, сильно расцарапав себе колено, и Оли увидел, как маслянистая кровь текла из раны; ручеек бежал и бежал, пока специальные крошечные клетки не залечили изнутри повреждение. Кроме того, Микаэль совсем не плакал, потому что мы считали, что это нехорошо – учить детей плакать; если они, конечно, не Оли.
Но потом Оли совершил нечто смелое и безрассудное, а именно – упал вниз сам, намеренно, и ударился. А когда посмотрел на свое колено и увидел кровь, то заплакал.
* * *
Мать и отец были ужасно расстроены; они ухаживали за Оли, и несколько дней из-за раны ему нельзя было выходить из дома, а потому он сидел в своей комнате, слушая тишину города за окном (ведь, пока Оли не выходил, никто другой не выходил тоже), и он, наконец, испугался этой тишины, испугался пустого мира вокруг, и, когда мать и отец пришли, чтобы поговорить с ним и обнять его, Оли их оттолкнул.
– А вы, действительно, мои родители? – спросил он родителей, и они не знали, что ответить. И только Рекс был рядом с ним все это время.
Что мы хотели сказать, так это то, что Оли был другой, хотя и не знал, в каком смысле. Он сделал вывод, что все прочие – в каком-то плане – лучше, чем он. Мы никогда не чувствовали боли и не плакали и всегда оставались добрыми и терпеливыми, хотя сам Оли мог быть и глупым, и жестоким. Мы были не вполне уверены в том, как нужно чувствовать разные вещи, но что мы знали наверняка, так это то, что обязаны сделать все, чтобы у этого ребенка была максимально комфортная жизнь и чтобы он был счастлив. Это было для нас очень важно. Примерно в то же самое время Оли увидел своих родителей в спальне. Дверь туда была приоткрыта, и Оли увидел отца, стоявшего у окна, в белом свете полной луны; стоял тот неестественно неподвижно, потому что был выключен. Потом он увидел мать, которая чинила что-то у себя в груди, открыв дверцу, за которой, в глубине, светились лампочки, озаряя своим светом какие-то мудреные механизмы.
Именно тогда он решил убежать и стать настоящим мальчиком.
* * *
Конечно же, здесь крылась серьезная проблема.
* * *
Оли выбрался из дома в середине ночи, сопровождаемый только Рексом. Он прошелся по странно спокойным улицам, где ничто не шевелилось и ничто не двигалось. Конечно, это была наша ошибка. Нам следовало сделать так, чтобы город жил постоянно, чтобы денно и нощно повсюду ходили люди, чтобы собаки лаяли, а совы ухали; но нам все это казалось пустой тратой энергии – тогда, когда все это зародилось. И когда зародился сам Оли, разумеется.
Кроме того, мы не знали, как звучит уханье совы, да и само существо представляли себе плохо, потому что почти все древние свидетельства были утрачены.
На небе висела Луна. Давным-давно она была полуразрушена, и теперь, изуродованная, болталась в небе – бесформенная глыба со шрамами старых боев на щербатой физиономии. Луна купала мир в своем серебряном свете. Оли шел по городу, и его шаги эхом отдавались в ночном воздухе. Нам следовало бы проявить бдительность, но у нас просто не было достаточного опыта выращивания детей. Мать и отец, поцеловав ребенка и пожелав ему доброй ночи, оставались в своей спальне. Они думали, что ребенок спит, и теперь неподвижно стояли у своего окна, подобно двум статуям. Лунный свет струился, освещая парк и его насекомых, а также навесы, под которыми мы держали детей, игравших с Оли. Были там и два больших дома, где никто не жил, но в их дворах спали собаки, замершие до того момента, когда в них вновь будет нужда.
Мы же не думали, что Оли действительно уйдет!
* * *
Мы ждали его на окраине города. Он был очень целеустремленный мальчик, этот Оли. Там он нас и увидел. Выглядели мы как мистер Бейкер, дружелюбный сосед, который работал в соседнем магазине и которого Оли знал с детства.
– Привет, мистер Бейкер! – сказал Оли.
– Привет, Оли! – ответили мы.
– Я ухожу, – сказал Оли.
– Почему? – спросили мы.
– Я не такой, как все, – ответил Оли. – Я другой.
Как можно спокойнее мы произнесли:
– Мы знаем.
В эту минуту мы очень его любили. Пятьдесят шесть целых и девятьсот девяносто восемь тысячных процента было за то, что Оли, покинув город, умрет. И нам этого совсем не хотелось.
– Я хочу стать настоящим мальчиком, – сказал Оли.
– Ты и есть настоящий мальчик, – отозвались мы.
– Я хочу быть таким, как мать, отец, как Микаэль и как вы, мистер Бейкер.
Должно быть, именно в этот момент мы поняли, что в этот период своего детства дети и совершают болезненные для себя открытия.
– Мы не всегда можем иметь то, что хотим, Оли! – сказали мы. – Мир совсем не такой, как ты думаешь. Он не похож на наш город. Мир пока еще жесток, непредсказуем и опасен. Мы не в состоянии быть похожими на тебя; мы даже толком не понимаем, что значит – быть таким, как ты. Все, что у нас есть, это приближенные оценки и расчеты.
Оли кивнул с самым серьезным выражением на лице. Он был серьезным мальчиком. И он сказал:
– Я все равно уйду. Но я вернусь. Скажите, пожалуйста, маме и папе, что я люблю их.
– Мы тоже любим тебя, – сказали мы. Думаю, он нас понял. Хотя наверняка сказать трудно – мы же имеем дело только с симуляциями.
* * *
– Ну, что, парень, идем? – сказал Оли Рексу.
Но собака только заскулила, жалобно глядя на своего хозяина, – она не могла выйти за пределы города.
– Нам очень жаль, – сказали мы.
Оли опустился на колени и погладил собачью шерсть. На глазах его появилась жидкость – комбинация масел, слизистых секретов и гормонов, таких как пролактин. Но он отер слезы.
– Прощай, Рекс, – сказал он.
Собака заскулила, Оли с самым решительным видом кивнул и, повернувшись, ушел.
* * *
Вот так Оли и ушел от нас. В полном одиночестве он отправился в странствие, чтобы стать настоящим мальчиком, и оставил позади себя замерший город, над которым мягко светилась разбитая луна, и нас, смотрящих ему вслед. Есть старая поэма, оставшаяся еще с древних времен, о ребенке, уходящем из дома, и родителях, которые позволяют ему это сделать.
