В полной экипировке я не рискнула бы пойти на этот спуск, тем более без страховки. Но, к счастью, мне и не нужно. Я слетаю вниз и усаживаюсь на краю выступа.
Из пещеры несет запахом склепа, смешавшимся с ароматом соленого морского ветра.
Я есть свет, поэтому внутри меня никто не интересует.
Кучка мелких трупов – невеселое зрелище, верно, Сущий? Какие-нибудь грызуны, птицы, несколько ящериц. Как, интересно, ей удается спустить все это сюда с вершины утеса? Она сливает их кровь в перевернутый панцирь черепахи. Саму же черепаху она оттуда вытащила и разбила о стену. Мясо немного поглодала. Не удивительно, что старик удивляется, почему к обеду она приходит совсем не голодная. И отчего она не выбрасывает трупы в море? Боится, наверное, что я замечу кружащих у берега акул.
Но то, что она делает с кровью, меня ставит в тупик.
Кали ненавидит образование. Старик пытается наставить ее на путь истинный, да и я поощряю ее занятия, но ее воротит от самого вида бумаги и карандашей. Заставь ее взять в руки перо, и она либо сломает, либо сжует его, начиная с пишущего острия. Чтобы избежать урока, она как-то выпила баночку чернил и провела остаток дня, с воем исторгая из себя зловонную черную массу. Однажды она швырнула протянутую стариком книгу в огонь. И больше других наук она ненавидит математику.
Но стены пещеры, в которую я вошла, покрыты уравнениями.
Чернила Кали сделала, смешав кровь убитых ею зверьков и сок ягод, а вместо пера использовала ногу краба. И теперь стены ряд за рядом покрывали математические формулы, схемы электрических контуров и Нётерова топологического пространства, уравнения сопротивляемости волокон. На потолке же, испещренном следами когтей Кали (она висела там, уцепившись тремя конечностями, писала четвертой и шипела: от зависти сожри свое сердце, Микеланджело, и думала при этом – а каково оно на вкус, это самое сердце), была изображена орбита нашей петли вокруг черной дыры.
Вон оно что! Кали составила точный план нашего пролета, отметив точку, в которой я отвлекусь. Она с точностью до пикосекунды знала, когда полетят волокна на наших двигателях и когда я перестану за ней следить. Уравнения были написаны начисто и не раз переписаны. Ага, значит, она работала над ними изрядное время. Ждала своего шанса.
И поймала его.
Тоннель вел вглубь камня и был укреплен челюстями акул и ребрами китов.
Найди ее, велел мне старик. И я исполняю его приказ.
Все глубже и глубже, через повороты тоннеля, я проникаю в самое сердце скалы. Терпеть не могу воды и земли, и они платят мне тем же, отвратительные стихии, чей союз являет собой липкую грязь. Мне бы забыть про них, Сущий, но – увы – они напоминают мне о том дереве, что давило на мои конечности, о соке, затвердевающем на моих пальцах, о сгущающейся темноте, застилающей мой взор по мере того, как под древесными волокнами скрывались мои глаза и губы…
Искра, пляшущая на сквозняке, – я спускаюсь. Но ведь здесь не должно быть сквозняка!
И едва я подумала об этом, как тоннель начинает рушиться.
Без всякого предупреждения, Сущий! Без малейшего к тому повода вход начинает заваливаться. Я могла бы спастись, бросившись на поверхность, стрелой вылетев наружу через изгибы и повороты тоннеля.
Но я не делаю этого. Кали отправилась вниз, и я во что бы то ни стало должна найти ее.
Сквозь захлопывающиеся акульи челюсти, уворачиваясь от падающих камней, не прекращая петь и смеяться, я продолжаю спуск.
О гений, создавший это место! Тоннель вьется через те области, которые, как я полагала, были разрушены Ведьмой, искромсаны ее зубами до того, как мы закрыли наши глаза и уши. Кали построила себе укрытие из сгоревших контуров и восстановленных кодов. Мири всегда говорила, что Кали не так глупа – просто не в меру упряма. Ненавидит старика, ненавидит меня за то, что я помогаю ему. Ей не нравится его школа, а потому она всему научилась сама.
Из обрушивающегося тоннеля я вылетаю в пустоту.
Где я, не знаю. На мгновение верх становится низом, то, что справа, оказывается слева. Ощущения новые, яркие и волнующие проникают в меня через широкополосный канал и q-поток. Ногами я рефлекторно ищу корпус.
Но что это?
Совершенно незнакомое железо обжигает меня при прикосновении, и я вижу чужие серийные номера. Устройство, внутри которого я оказалась, имеет оптические сенсоры, и, диафрагмировав их, в оптическом диапазоне, которым пользовались наши предки, я вижу огромную уплощенную белоснежно-золотую каплю, примыкающую к хвостовой части, оснащенной двигателями. Наш корабль прекрасен, хотя и покрыт шрамами. От вида его красоты и всех этих шрамов я едва не задыхаюсь и вспоминаю, когда я в последний раз таким же образом использовала свои глаза, – когда видела, как горящая Ее Сущность уходила в красный диапазон спектра, а мы улетали – прочь.
И тогда я понимаю, где нахожусь. Понимаю, что наделала Кали.
У меня есть ноги. Есть небольшой двигатель. Мои q-антенны, мои радиоресиверы настроены на глубины Вселенной.
Я нахожусь внутри одного из ведьминых клещей.
В открытом космосе никто не слышит вашего учащенного дыхания, Сущий.
А я-то думала, что мы их всех уничтожили. Соскребли последних, прицепившихся к нашему корпусу, убили точно отмерянной серией электромагнитных импульсов, а потом применили и более деликатные, магические средства защиты. Я думала, мы освободились от этого роя врагов.
Должно быть, один мы все-таки пропустили. Или же он спрятался, а Кали нашла.
Так что все-таки она сотворила?
Не успела я задать этот вопрос, как увидела изменения.
Поверхность нашего корабля начинает пузыриться и расцветать. Антенны вытягиваются, доселе спящие коммуникационные панели разворачиваются и в течение считаных долей секунды открываются в ночь.
Кали хочет сдать нас Ведьме.
Панели, впрочем, еще не проснулись. Старик, должно быть, неистовствует, пытаясь разрушить выстроенные Кали контуры, но она внесла изменения на уровне железа, восстанавливая системы с помощью инструментов, которыми оснащен этот клещ, используя его крохотные изящные мандибулы.
Хотя я еще могу остановить ее. Если поймаю.
А я способна поймать все что угодно.
* * *
Теперь, когда коммуникационные панели открыты, я легко проникаю внутрь. Преодолеваю буфера, пробираюсь сквозь стены, проскальзываю мимо прокси-ловушек, которым не сдержать сущность из огня и воздуха, подобную мне. Я возвращаюсь, новым солнцем сияя над вершинами прибрежных утесов.
Мири встает, широко раскрыв глаза и опустив подзорную трубу. Я отвожу взгляд. Мой нынешний вид раздражает меня.
– Послушай, – говорит она, и я не понимаю, ко мне или же к себе она обращается.
Мири протягивает руку, но я отступаю. Она не остановит меня, не удержит.
