Голова заработала яснее, но бред не проходил.
Может и это галлюцинация?
“Ещё один неверящий в мои силы. Иди поешь! Ты же свалишься вот-вот. Дождешься, что за тобой придут”.
– Так. Стой. Сначала ответь, где я?
“В уборной. Так это называется?” – ответил голос с легким сомнением.
– А уборная где? – борясь с раздражением уточнил Жнец.
“Ну начинается. Тебе валить отсюда надо, а ты загадки загадываешь! Иди жри!”
– Нет. Ты кот, вот и жри их сам.
“Я? Нет! Фу-у, шерсть. Хвосты. Буе”.
– Нормальный котик, – фыркнул Жнец, предпочтя вслух не рассказывать, куда пойти советчику с такими выкрутасами. Но существу, имевшему доступ к его мыслям, вербальный посыл и не требовался. Кот обиженно заткнулся.
Выйдя из уборной, Тим фыркнул – кот сидел посреди комнаты, надувшись и распушившись так, что по форме приближался к идеальной.
“Сам ты шар! – возмутился кот, снова прочитав его мысли. – На себя посмотри. Король, голый!”
В туманной голове мелькнуло воспоминание – что-то сказочное из детства, – но тут наконец в ней созрело понимание, отчего это ему ничто не мешало в уборной.
– Какого Хаоса? Где мои вещи? Хоть что-то!
“Понятия не имею, я нашел тебя уже таким”.
– Где нашел? Кто меня сюда притащил? – мозг, включившись в работу, начал засыпать вопросами, на которые кот не спешил отвечать. Кот. Не отвечал. Кот! – Кто ты такой вообще?
“Я Шааф. Яснотрепетный и Пылающий в сердце!
Жнец закашлялся, подавившись нервным смехом.
“Смейся-смейся, буди своих тюремщиков, а то давно тебя не жрали”.
Смешливость, как рукой сняло.
– Так, Яснотрепетный и пылающий!
“В сердце. И Великий ещё…”
– Где я?!
“Только не начинай”... – возмутился страдающий от топографического кретинизма кот.
– Ладно. Как я тут оказался?
“По сторонам надо было смотреть, чтоб не попадаться всяким змеям. Разучился видеть незримое. Крылья бы ей за такое оторвать”.
– Кому за что?
“Ой, не бери в голову. И раз уж не жрешь, то давай выбираться. Тебя вообще-то заперли”.
Жнец подошел к второй двери, из-под которой выбивался свет. От неё фонило магией, а ручки и замочной скважины не было. Изнутри эту комнату открывать не собирались.
“А вообще зря ты отказываешься. Мышей тут оставлять нельзя. Они… улики против тебя. В этом городе позволено безнаказанно жрать жизнь только одному существу, и это не ты”.
– А кто?
“Тень Злого духа, конечно. Хотя он об этом не знает”, – кот фыркнул, чему-то ухмыляясь.
Тим наморщил лоб – кот порой странно строил фразы и говорил загадками, его расспросить бы с пристрастием, но времени и правда в обрез, а расспрашивать лучше на воздухе, – так что парень обернулся на кровать, усыпанную безжизненными на вид тушками. Только слабое свечение силы ещё выдавало в них крохи жизни, а если присмотреться в магическом спектре, на каждой виднелись характерные пробои ауры.
Энергетический вампиризм. Так умеет тётя Дэф. Если очень вымотается, подпитывается за счет своей летучей живности. А один раз даже у племянника силу потянула. Она тогда вылечила проклятого ребенка почти при смерти. Это был один из случаев смертного проклятия по ошибке. Девочка, дочь убийцы, стала свидетелем его преступления, и вину чувствовала куда больше папочки, вот оно и пристало. И болезнь свою воспринимала как возмездие, не жалуясь и не обращаясь к целителям до последнего. Отец кстати умер раньше. Девочке же повезло, что в лечебницу, куда доставили её в горячечном бреду, заглянула к подруге тётя Дэф. Она срочно послала за племянником в МАСЭ, и начала сеанс. Девочку она вытянула, но сама иссохла почти до состояния скелета, а аура стала похожа на битую молью шаль. Севшим голосом тетя хрипела: “Не подходите!”, – ожидая лишь Тимофея. И он успел, черная леди, сейчас в прямом смысле черная, судорожно стиснула его руку и взяла силу таким рывком, что у парня потемнело в глазах. Впрочем, тетя Дэф меру знала и контролировала этот свой дар идеально даже в таком состоянии.
И вот, дар открылся и у него. Вернее, вернулся, стоило истощиться до предела. Вернулся он, и частично воспоминания с ним связанные. Бедная Морри. Не ожидала такого от любимого хозяина…
“Как все это интересно, но знаешь, время не резина, а песок”.
– Да. Кстати, как давно я здесь? Вряд ли больше часа, иначе восстановился бы во сне…
“Ага-ага. Восстановился бы, – буркнул недовольно Шааф. – Светило поднялось и закатилось. И довольно скоро поднимется снова”.
– Да ну… как так-то? Ох ты ж, и влетит мне, когда вернусь домой, – парень почесал затылок, предвкушая затрещины. – Опять тетя будет требовать переезжать. А я не могу”.
“Не будет, не переживай, вернись сначала, – Яснотрепетный нервно покосился сначала на дверь, потом на мышей, – так чтоб без проблем”.
Жнец вздохнул, проследив за его взглядом, потом осмотрел себя. Даже браслет с лазуритом-накопителем сняли, скоты, а ведь он не расставался с ним сколько себя помнил – то есть минимум три года! Но без браслета можно прожить, а вот разгуливать нагишом, путь по темнице, идея так себе.
Жнец снова посмотрел на постель с мышами.
– Ладно, рискнем...
“Съешь-таки?”
– Ага, сейчас. Все полторы сотни, или сколько их тут, – пропыхтел Жнец, хватаясь за край простыни… хотя называть эту грязную тряпку простыней грех. Стащить её оказалось не так-то просто, местами несвежая ткань прилипла к жесткому матрасу намертво и отдиралась с пыльным треском.
Подцепив добычу одним пальцем, парень скривился:
– Ну-у нет, это – на тело… фуу.
“Да ладно, модная шмотка”.
– Жри мышей, – мрачно буркнул Жнец, отбрасывая тряпку.
Кот отзеркалил его брезгливую гримасу.
– Ах, ну да, там же фу-шерсть.
“Всё ты понимаешь, хороший мальчик”.
– Между прочим, ты говорил, что мыши вкусные, – подловил кота на слове Жнец.
“Я говорил, что живые вкуснее мертвых, и это однозначно”.
– Мог бы я поспорить, но не буду. Но от улик нужно избавляться, а жрать мы их отказываемся. Значит, сделаем так… – Тим неохотно посмотрел на тряпку и, пошатнувшись от головокружения, расстелил её на полу. – Давай, Яснотрепетный, собери их всех сюда. А я займусь замком.
Кот явно хотел возразить, даже лапами всплеснул от расстройства, вызвав легкую усмешку Жнеца, но поплелся к кровати и, шастая вокруг неё в поисках закатившихся мохнатых улик, нервно бурчал: “Сначала разбросают, потом Шааф собирай, а у меня же лапки”.
