- Ах-х-х-х, - шумно выдохнула я, ощущая его в себе.
Генри словно подменили. Вместе со своей строгой и скромной одеждой Ловца он словно стащил с себя все стыдливое, неловкое и неуверенное. Он точно знал, как стоит коснуться, и как приласкать, чтобы слезы катились от счастья и блаженства, а не от боли и стыда. Генри был силен, невероятно, неожиданно силен; он удерживал мои трясущиеся колени разведенными, ритмично двигаясь меж ними, и это было одновременно невероятно властно и невероятно развратно.
Он был настойчив; в жизни б не достало у меня духу перенести то, что подступало к моему горлу вместе с горящим в теле желанием. Видят небеса, я бы отступила, сжала ноги и не допустила, но он… он не позволял мне отстраняться. Он брал меня сильнее, настойчивее, жестче, и я кричала, чувствуя, как невыразимое наслаждение сводит меня с ума.
Он двигался мягко и плавно, лаская меня всем своим телом. Видит бог - я проваливалась в небытие, в невероятное блаженство, в безумие, в сказку, в мечту, растаявшая в его ласке, в его поцелуях, в его жадности. Он острыми клыками покусывал мою шею, и я вскрикивала, когда острое чувство опасности перемешивалось с наслаждением, от которого я кричала во все горло.
Генри, бессовестный враль, искусный и опытный любовник, уничтожил меня; уничтожил все мое существо, живущее до этого дня, и создал иное, соткал его из чувственного наслаждения, из сладких поцелуев, из стонов, передающихся из губ в губы. Он подчинил меня себе, присвоил себе мое тело, он с ним вытворял все, что ему вздумывалось, ласкал ртом такие места, о которых и думать стыдно, и каждый раз заставлял меня кричать от наслаждения.
- Энди, - шептал он, снова находя мои губы и целуя их сладко, страстно и нежно, - ради всего святого, прогоните меня! Не то мы здесь еще неделю проведем, в наслаждении и безумстве. Я готов, я не против и годы провести в ваших объятьях, но тут не место… и не время… и королевская невеста… о, Энди… позже, когда мы с ней разберемся, я велю нас на год закрыть в башне…
- Генри, - дрожа всем телом, как раненное животное, бормотала я, - идите прочь…
Но его мои жалкие стоны лишь распаляли, он зверел. Обеими руками он обхватывал мои бедра и яростно толкался вперед, пока я не начинала кричать во все горло от непереносимого наслаждения.
- Вы моя, Энди, - шептал он, укрощая мое тело своими сильными руками. - Навечно моя! Всегда!
И спорить мне с ним совсем не хотелось…
**
Генри был не только хорошим любовником, но и очень внимательным кавалером. Одеться он мне помог, застегнув на спине все до единой крохотные пуговки и нежно поцеловав меня в спину ровно столько раз, сколько пуговиц насчитали его ловкие пальцы.
Ах, какой мошенник, какой ласковый лжец, какой искусный любовник!.. Казалось, ему доставляет огромное удовольствие мучить меня, томить долгими сладкими поцелуями, от которых у меня голова кругом шла, мять и тискать, словно цветок меж пальцев, чтобы раскрыть все нотки его аромата! Генри упивался наслаждением - и своим, и моим, - и с каждым мигом делался все ярче, все живее, все смелее и… опаснее. И вместе с тем все желаннее и прекраснее. Я отчетливо поняла, что без памяти влюблена в Генри, с которым и знакома-то всего пару дней! Я готова была навечно остаться Энди, агентом, чтобы работать с ним в паре по поимке невест, чтобы видеть его каждый день, чтобы чувствовать его рядом!..
Когда он обнимал меня за плечи, даже мысли раскаяния не кружили мою сумасшедшую голову. Я, невеста сэра Перси, изменила ему. Я отдалась другому. И этого уже не исправить; нет, магия моя вся при мне осталась, Генри не тронул ни капли, не наложил чар, чтобы забрать ее в миг, когда я не могла себя контролировать от чувств, бьющих через край. Он хотел и взял только меня, только мое тело, только мою любовь, и это воодушевляло еще больше! Он мог бы опустошить меня, обокрасть, забрать то, что берут все мужчины, получившие власть над женщиной, но не сделал этого. Кажется, он просто позабыл об этом, утонув в… любви ко мне?..
Хотелось бы верить!
- Энди, - шепнул он, привлекая меня к себе, прижимаясь щекой к моим волосам и осторожно целуя их. - Вы пробудили меня ото сна, Энди, вы вдохнули в меня новую жизнь! Сколько сил, сколько желаний теперь у меня!
Я краснела, пряча лицо, потому что точно знала причину его бодрости.
Кровь.
Девственная.
Конечно, с ванной, полной этой драгоценной жидкости, не сравнить, но тоже кое-что. Генри буквально расцвел. И если раньше он был красивым вампиром, то теперь он сделался ослепительным. Чертовски привлекательным, загадочным и таинственным, как волшебный сон.
Напоследок он прижал меня у камина, в самом теплом углу, наставил торопливых поцелуев, нескромно лаская сквозь тонкую блузку грудь, и я едва не задохнулась от страсти, с которой он желал меня еще раз…
Но к логическому завершению его страстные ласки не пришли потому, что в камине зашебуршало, посыпалась зола и уголь, и Генри припечатал меня всем телом к стене, пряча под собой и зажимая ладонью мне рот.
Кто-то полз по дымоходу, осторожно, то и дело надолго останавливаясь и прислушиваясь к звукам извне. Мы с Генри буквально слились воедино и замерли, превратившись в две неподвижные статуи. Только глаза у него засветились чарующим светом, как самый синий лед, подсвеченный синим вампирским пламенем…
Пока неизвестный полз - а это было ужасно долго, - я вдруг подумала, зачем бы это кому бы то ни было обворовывать эту лавку? Конечно, район тут не самый безопасный, полно жуликов и карманников, но ведь все они должны быть в курсе, что тут все фальшивое! Кому охота рисковать своей шеей ради фальшивок?!
«А не значит ли это, - ошеломленная, подумала я, - что он ищет что-то настоящее?! По-настоящему драгоценное? Что-то, что было у Офелии, о чем все знали, и что она не смогла забрать? Интересно, слуга это ее или вор?»
Похоже, Генри пришел к такому же выводу. Он распустил вампирскую маскировку, словно защитный кокон - кожистый, серый, как гранит, - и обнял этой магией себя и меня. Оба мы стали похожи на густую тень за камином, на пыль и паутину, на старый, забытый сверток. Идеальная маскировка!
В камине отчаянно загрохотало, уголь сыпался уже непрерывным потоком, потому что тело, до того карабкающееся осторожно, сейчас обрушилось и летело вниз. Шмяк! В очаг свалился какой-то мелкий человечек, то ли карлик, то ли гном, в полутьме не разобрать. Рассвет еле занялся, но лучи света с трудом пробивались сквозь пыльные мутные стекла.
Минуту лазутчик хныкал и бранился, видимо, повредил себе что-то или ушибся, выпав на каменный пол. Затем, вдоволь начесавшись, этот противный крысеныш, поводив впотьмах своим длинным носом, шумно принюхался и бросился к прилавку.
Там он с грохотом, не особо скрываясь, но явно спеша, начал выдергивать ящички, скидывать с полок припрятанный товар, какие-то бухгалтерские книги. Он искал что-то определенное, видимо, небольшое, потому что рассматривал каждую мелочь, перебирал блестящие монетки и безделушки. Но все было не то.
