Книга В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту, страница 36. Автор книги Рана Авдиш

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту»

Cтраница 36

Доктор Джи любезно мне во всем потакал. Мы были коллегами, так что, возможно, я и правда нуждалась в подобных деталях. Либо же он понимал мое желание держать все под контролем. В конце концов, он был со мной с самого начала и знал, через что мне пришлось пройти. Может быть, он полагал, что я хотела таким образом компенсировать свою неспособность принимать участие в медицинском уходе за собой в ту первую ночь. На самом деле в одном из тех ночных писем я сама привела ему подобное объяснение, так что, возможно, он просто принял его за чистую монету.

Я не уверена, что сама осознавала, что именно мною тогда двигало. Я помню, что была уверена – дело точно не в эмоциях. Я бы не сказала, что как-то особенно беспокоилась. Я даже назвала бы это чем-то совершенно другим, если бы меня кто-то решился спросить. Я защищала собственные интересы. Я изучала актуальную информацию. Я принимала активное участие в медицинском уходе за собой. Оглядываясь назад, я понимаю, что также была совершенно напуганной, а так как не знала, как утихомирить свои страхи, то выбрала казавшийся мне единственным доступным вариант: попытаться заглушить неприятное чувство, с головой погрузившись в данные. Когда пытаешься справиться с эмоциями с помощью данных, главная проблема заключается в том, что эмоции не распознают данные. Забавно, но я совершила сама с собой ту же самую ошибку, которую врачи столь часто совершают со своими пациентами. Я отказывалась назвать свои эмоции, признать их, не говоря уже о том, чтобы попытаться с ними разобраться.

Одним из осложнений, которых я боялась больше всего, было формирование кишечно-кожного свища. Если бы этот кошмар стал явью, то одна из петель моего кишечника приросла бы к брюшной стенке и мой кишечник соединился бы с кожей. Как результат содержимое моего кишечника стало бы вываливаться наружу. На меня бы повесили мешочек, который бы собирал выпадающий из меня стул. Считалось, что риск подобного осложнения в моем конкретном случае составлял где-то между пятью и десятью процентами. Метод проведения хирургического вмешательства, разновидность используемой сетки, а также куча других факторов вносили свой вклад в уменьшение или увеличение вероятности того, что это случится. Мне хотелось предпринять все возможное, чтобы свести этот риск к минимуму. Об этом я и расспрашивала своего хирурга.

«А вы уже решили, какую сетку будете использовать? Синтетические вроде как лучше биологических, судя по тому, что я читала, однако, насколько я помню, вы упоминали, что скорее всего отдадите предпочтение именно сетке из биологического материала, и я не совсем понимаю почему».

Он терпеливо мне все объяснил, и наша беседа плавно перетекла в обсуждение предела прочности и растяжения, риска инфекции и последних экспертных заключений, достигнутых на собрании сообщества герниологов [2]. Он давал мне продуманные и совершенно искренние ответы, и тем не менее я была напугана до ужаса.

Мы, врачи, грешим тем, что частенько не распознаем чужие – а как показала практика, и свои – эмоции. А когда они остаются незамеченными, то и отреагировать на них должным образом не представляется возможным.


Мы слышим, как наши пациенты задают нам вопросы, и наивно полагаем, будто им от нас нужны сухие данные, факты и объяснения, которые мы добросовестно им и предоставляем, как нас тому и учили. Потом мы слышим, как наши пациенты повторно задают те же самые вопросы, слегка изменив их формулировку, и нам кажется, что мы, возможно, не совсем понятно все объяснили. В конце концов, это сложные вопросы медицинского характера. Возможно, мы по неосторожности употребили в какой-то момент жаргонное словечко. Тогда мы пытаемся объяснить все снова. Нас учили это делать с самого первого дня обучения в мединституте. Узнавать ответы, а потом бездумно их излагать, когда нас об этом просят. Мы фиксируем их в своей памяти и считаем, что добились успеха, когда оказываемся в состоянии предоставить нужный ответ. Каждый из нас стремится стать человеком, способным в кратчайшие сроки предоставить точную и актуальную информацию.

Неужели мне и правда нужно было знать относительный предел прочности каждой разновидности сетки? Вовсе нет. Может быть, я в какой-то степени полагала, будто нуждаюсь в этой информации – чтобы принять правильные решения, – касающейся моей будущей операции? Да, в какой-то степени это действительно было так, однако в этом точно не было ровным счетом никакого смысла. Я просто была напугана. Я знала, что мой хирург тщательно изучил все возможные варианты действий и составил план проведения операции с учетом стольких различных факторов, что мне было не под силу даже просто их все перечислить. Это крайне талантливый, надежный и вдумчивый человек. Проблема в том, что страху наплевать на данные.

Эмоции заглушают рациональное мышление, подавляя отвечающую за него часть мозга. Любой, кто когда-либо пытался урезонить разбушевавшегося супруга или успокоить бьющегося в истерике маленького ребенка, ощущает это нутром. Чтобы эмоции ослабили свою хватку, высвободив из-под своего контроля более высокие функции мозга, их необходимо прежде всего признать и усмирить.

Мой хирург посмотрел на меня и словно понял, что на все мои вопросы на самом деле существует один-единственный ответ. «Должно быть, тебе невероятно страшно думать о таких возможных осложнениях операции, как свищ. Ты даже не представляешь, насколько я не хочу, чтобы подобное случилось с тобой».

Да, мне правда очень страшно. Я переживаю и чувствую, что потеряла всяческий контроль.

Стоит только понять, какую роль играет наш «эмоциональный» мозг в процессе принятия решений, как тут же становится очевидной необходимость в том, чтобы притормозить и признать любую возникшую эмоцию. У той части нашего мозга, что движет нашим поведением и отвечает за большинство принятых нами решений, нет даже способности формулировать мысли. Лимбическая система мозга, которая выносит быстрые, но вместе с тем идеально отточенные суждения по поводу того, кому можно доверять и кому быть верным, функционирует исключительно на невербальном уровне. Она полагается на своеобразные условные обозначения, которые позволяют ей оценивать угрозы, измерять степень привлекательности и выявлять несостыковки. Ваше нутро словно говорит вам: «Не знаю почему, но можешь мне поверить – ему можно доверять».

Так было и у меня – не знаю, почему, но я была убеждена, что ему можно доверять.


Странная штука – оказываться в больнице, в которой работаешь каждый день, в роли пациента. Все выглядит по-другому с этого нового ракурса. Даже когда я входила через те же самые двери, порог которых переступала, придя на работу, я все равно смотрела на что-то другое, что-то другое замечала.

Для меня в роли пациента оказалось важным, выглядят ли врачи и другой медперсонал довольными и радостными, когда проходят мимо меня в фойе. Когда я замечала переполненное мусорное ведро, то задумывалась о том, не было ли сокращения штатов среди персонала, ответственного за чистоту оборудования и медицинских принадлежностей и, как следствие, за безопасность пациентов. Я искала в лице медсестры, устанавливавшей мне катетер, признаки усталости или раздражения. Я замечала, когда разные люди снова и снова спрашивали у меня по поводу наличия аллергии на какие-либо лекарства, и переживала, что это свидетельствовало о недостаточно эффективном взаимодействии персонала. Я очень плохо переносила любые свидетельства сбоев в системе. Хотя, будучи здешним врачом, я и знала не понаслышке, насколько качественный медицинский уход мы предоставляем, оказавшись сама в роли пациента, я неизменно стала искать любые недочеты.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация