Сидеть и ничего не делать оказалось сложнее, чем я думала. Я попробовала шагать туда-сюда, однако эта затея показалась мне бессмысленной и никак меня не успокоила. Вместо этого я подошла к холодильнику и достала из морозилки большую упаковку мороженого. Я уселась за кухонным столом, поставив ее перед собой, и принялась усердно налегать на мороженое. Я убедила себя в том, что группа хирургов только и ждет, чтобы затащить меня в операционную, и моим единственным способом контролировать происходящее в тот момент было не оставлять свой желудок пустым. Хирурги ужасно боятся содержимого желудка, которое нередко срыгивается во время операции, наполняя легкие. Я решила, что буду есть не переставая. Таким был мой кое-как сформулированный план – никогда не позволять своему желудку опустеть настолько, чтобы меня можно было оперировать. И я стала его придерживаться.
Сложно есть мороженое, когда плачешь. Оно совсем не подходит для грустных моментов. Мороженое всегда связано с торжеством, оно идет в придачу к торту, к лету, ко дню рождения. Я убрала его обратно и уселась за стол. Я сняла свое обручальное кольцо и принялась вертеть его в руке – старая привычка.
Когда Рэнди решил сделать на нем гравировку, то не совсем удачно выбрал для этого фразу «ПОТОМУ ЧТО ТЫ СОВЕРШЕНСТВО». Чего он не предусмотрел, так это того, что когда кольцо пришлось уменьшить, чтобы оно подошло мне по размеру, то это заявление было бесцеремонно превращено в «ПОТОМУ ЧТО ОВЕРШЕНСТВО». В чем оно было совершенно, так это в своем несовершенстве. Мало того, что существительное лишилось первой буквы, так еще и смысл был окончательно утерян.
Эта гравировка была сделана до того, как я заболела, а операция оставила на мне свои следы. До того, как у меня выпали волосы, а мой живот украсил длинный шрам. Возможно, нам было бы гораздо тяжелее все перенести, если бы мы ожидали совершенства, а так я лишь слегка потеряла свою форму, подобно обрезанному существительному, которому суждено было стать символом нашей жизни.
Он зашел в дом и сразу же понял, что нас ждет очередная проблема. Он посмотрел на мое опухшее, заплаканное лицо и сказал: «Что бы это ни было, мы проходили и не через такое, и с этим мы тоже непременно справимся. Скажи мне, что они там нашли».
Я принялась сумбурно все объяснять, однако мои слезы делали мои слова совершенно неразборчивыми, и Рэнди терпеливо ждал, пока я начну сначала, в надежде, что во второй или в третий раз ему все-таки удастся уловить смысл. Он держал меня за руку, и по мере того, как мое дыхание замедлялось, он потихоньку воссоздавал события минувшего дня.
«Дело в том, что я только что узнала, что мне необходима операция по удалению половины моей печени, так как если этого не сделать, то на этот раз я точно умру, потому что там опухоль, такая же, как и в прошлый раз, только мы не знали о ней, и, Боже мой, все может повториться. На самом деле все уже могло повториться, можешь себе представить?»
«Нет, не могу, – он и правда не мог допустить и мысли о том, чтобы снова через все это пройти. – Второй раз нам точно так не повезет», – он явно был убежден, равно как и я, что в случае разрыва второго образования меня ждет неминуемая смерть.
Тут же я почувствовала себя виноватой за то, что столь долго игнорировала боль. Я не могла даже подумать о том, что она может означать нечто подобное.
«Просто… когда я это узнала, ну не знаю. Меня просто выбило из колеи, – попыталась я объяснить свое смятение. – Как будто все нужно начинать сначала. Я думала, что все уже в прошлом, а теперь оказывается, что все по новой».
«Мы пройдем и через это. С тобой все снова будет в порядке, вот увидишь. – Он сделал паузу, пытаясь понять, насколько я готова к вопросам. – Так что же дальше?» – осторожно спросил он, стараясь меня лишний раз не провоцировать.
«Полагаю, что когда завтра к ним приду, то узнаю, каков их план. Они хотели, чтобы я приехала прямо сегодня вечером», – призналась я.
«Думаю, можно подождать и до завтра», – согласился он.
Я пожала плечами и легонько стукнулась ему в грудь своим лбом, желая заглушить свои мысли.
«Все будет хорошо, – сказал он, поцеловав меня в лоб и прижав к себе. – Подумай сама, они уже спасли тебя в прошлый раз, даже не зная, что было причиной кровотечения. Теперь же, когда они знают, им должно быть гораздо проще, не так ли?»
«Наверное», – сказала я самым неуверенным на свете голосом.
Я не смогла заснуть и уже к семи утра была снова в больнице. В тот день у меня была смена, и я всерьез планировала пойти на обход после того, как посмотрю снимки. Я зашла в свою учетную запись электронной системы учета нашей больницы, чтобы самой взглянуть на свои снимки. Я сразу же заметила, что для меня была выделена палата на этаже хирургии. Мрачная мера предосторожности на случай, если процедура закончится неудачей, подумала я. Я подняла безмолвный протест и принялась назло всем усердно уплетать свой завтрак, запивая его кофе, продолжая при этом пролистывать снимки.
Со снимков на меня смотрели две опухоли, контуры которых были подчеркнуты контрастным раствором, выделявшим их на фоне печени. Я смотрела на них, пытаясь уловить их намерения. Эти маленькие нарушители порядка. «Я вас вижу, – прошептала я перед экраном. – И вы не выглядите такими уж крутыми».
Мне казалось, что опухоли будут выглядеть более зловеще. Опасными и колючими, а не гладкими и безобидными. По их виду сложно было подумать, будто они собираются причинить мне вред. Казалось, они просто потерялись, оказавшись там, где им было не место, и теперь им нужно было помочь оттуда выбраться.
Я сдалась и позвонила хирургу: «Я их вижу. Куда мне идти?»
«Они ожидают тебя в инвазивной радиологии. Третий этаж. Отправляйся туда», – проинструктировал он меня. Я позвонила заведующему нашего отделения, чтобы он нашел мне замену, а сама направилась к лифту.
Следующие три часа группа людей в свинцовых передниках пыталась просунуть катетер не толще струны через мой пах в сосуд, «питающий» оба образования. Чтобы туда добраться, они с помощью контрастного раствора и периодических вспышек излучения получали изображение моей разветвленной кровеносной системы. Проводилось все это без какой-либо анестезии, так как мое давление было слишком низким. Я попросила их подвинуть экран так, чтобы я тоже могла наблюдать за происходящим в режиме реального времени, так как больше заняться мне было нечем. Один из мониторов разместили прямо над холодным металлическим столом, на котором я лежала. Эта технология очаровывала своей точностью и элегантностью. Когда им удалось добраться до образования, они ввели через катетер миллионы микроскопических пластиковых сфер, которые были призваны лишить ее доступа крови. Эту процедуру они и называли эмболизацией. У них получилось. Оба образования были нейтрализованы – теперь они не угрожали мне смертью от кровопотери.
Наблюдая за всем происходящим, я поначалу почувствовала некоторое разочарование, свойственное любому поступку, совершаемому из мести. Какое бы изощренное наказание мы ни придумали для этих опухолей, оно бы ни в какое сравнение не шло с теми ужасными муками, которые они принесли мне.
