Врачам очень сложно понять, как можно желать для себя болезни, когда нас окружает столько жаждущих исцеления пациентов. Мы склонны обносить таких пациентов стенами стереотипа под названием «психические болезни».
Мы, медики, непроизвольно отгораживаемся от них, полагая себя пешками в некоей бессвязной игре без правил. В моменты большего благородства мы порой допускаем вероятность того, что их лабораторные показатели еще не успели отразить их пока невидимую, но совершенно реальную и нарастающую болезнь. В подобных ситуациях мы можем задержать на них свое внимание, даже если нас и одолевают сомнения.
Так как я работала в этой больнице врачом, то меня, как правило, воспринимали серьезно, когда я обращалась слишком рано, и меня госпитализировали на обследование, чтобы либо выявить ухудшение моего состояния, либо выписать, если ничего не изменится. Разумеется, меня никогда не выписывали.
На протяжении следующего года мне были проведены ряд операций и других процедур с целью устранить причину моих повторяющихся брюшных болей. Сначала врачи пробовали расширить суженный участок желчного протока, чтобы не давать желчи застаиваться и вызывать инфекцию. Они попытались раздвинуть плотную мышцу и растянуть ее шире с помощью надувного зонда. Когда же проток снова закупорился, дав понять, что первая попытка не увенчалась успехом, они разрезали этот участок скальпелем, проведя так называемую сфинктеротомию. Когда это привело к тому, что быстрорастущая рубцовая ткань еще больше сузила проток, они снова использовали надувной зонд, на этот раз установив целых три стента в надежде, что они остановят распространение рубцовой ткани и оставят проток открытым. Вместо этого стенты сами оказались забиты желчью, и я тяжело заболела, из-за чего их пришлось убрать.
С момента установки стентов я чувствовала, как они раскрывали желчный проток в моей печени. Не то чтобы это ощущение было невыносимым, однако оно присутствовало постоянно. Я бы не смогла придумать для него лучшего сравнения, чем необходимость держать открытым рот в кабинете стоматолога, в то время как он обеими руками дни напролет выдирает у меня зубы. Это было слишком неприятное чувство, которое длилось слишком долго. Оно превратилось в непрерывный механический дискомфорт, который преследовал меня по пятам в течение всего дня. А так как этот дискомфорт ни на минуту меня не оставлял, то у меня сбился мой внутренний индикатор надвигающейся катастрофы. Через несколько дней отдыха после операции я решила, что чувствую себя достаточно хорошо, чтобы пойти на работу. Я слишком хорошо умела абстрагироваться от нежелательных ощущений. Я предпочла игнорировать их, чтобы снова приносить пользу. Мне было невдомек, что следующим тревожным сигналом будет полномасштабный шок.
Я заезжала на больничную парковку, как вдруг внезапно почувствовала, как мои веки наливаются тяжестью – было такое чувство, что стоит мне хотя бы раз моргнуть, и они больше не откроются. Я начала испытывать ту же самую дезориентацию, что случилась со мной в ту ночь в акушерском отделении, и она застигла меня совершенно врасплох. Пока я через силу припарковала машину, меня все больше окутывало одурманивающее опьянение, и когда я, наконец, смогла добраться до дверей лифта, то сказала первому попавшемуся мне человеку: «Кажется, у меня начинается сепсис».
Сепсисом называют инфекционное заражение организма, которому удается полностью подавить его функции, приводя к падению кровяного давления и лишению внутренних органов необходимого кровотока. Даже когда сепсис выявляется своевременно и человеку оказывается самая лучшая и эффективная медицинская помощь, он убивает порядка трети своих жертв. К моменту появления клинических признаков шока уровень смертности сильно перешагивает за пятьдесят процентов. Когда же симптомы сепсиса игнорируются или не принимаются всерьез, то он, как правило, повсеместно приводит к смерти.
Меня положили в отделение неотложной помощи и поместили на каталку. Медсестра быстро взяла у меня образцы крови и отправила их на анализ. Заказанное прежде моим хирургом УЗИ было выполнено, пока я ждала врача. В лежачем положении я чувствовала себя значительно лучше, так как моей крови не приходилось бороться с гравитацией для попадания в мозг. Я собралась с оставшимися силами и попыталась сосредоточиться, чтобы написать СМС Рэнди. Я написала, что нахожусь в отделении скорой помощи, что ему следует заехать по дороге на работу в больницу, а я тем временем буду держать его в курсе происходящего. Я понимала, что большинство людей не стали бы сообщать в СМС подобного рода информацию своему супругу, однако для нас это было нормой, да и к тому же сигнал в отделении скорой помощи был слишком слабым для звонка.
Когда пришел врач, то он застал свою пациентку с подозрениями на сепсис и болями в области живота за написанием СМС. Я его не узнала, а он не знал меня. Судя по всему, он был из новеньких. Как назло, мы незадолго до этого перешли на новую электронную систему учета медицинской документации, так что большая часть моей истории болезни осталась погребена в старой системе, доступа к которой он получить не мог. Он подозрительно наклонил свою голову набок. «Что ж, я только что получил результаты ваших анализов, и мы на самом деле не нашли в них никаких отклонений, так что…» – он запнулся, не находя подходящих слов. Он ждал, что я внесу для него немного ясности.
Я попыталась привести рациональные объяснения своего прихода и рассказала про себя. О том, что мне доводилось испытывать это ощущение отстраненности ранее, и вскоре за ним последовала моя смерть. Что я решила, что поступаю правильно, обращаясь к ним до того, как все выйдет из-под контроля. Я объяснила, как быстро на моих глазах ситуация из поправимой превращалась в совершенно безнадежную. Мне нужно было найти компромисс, и я пыталась все сделать правильно. Он пожал плечами и сказал, что положит меня в больницу для наблюдения, хотя ему и кажется, что со мной все в порядке. Он также добавил, что, по его мнению, оснований для госпитализации окажется недостаточно, чтобы услуги больницы были покрыты моей страховой компанией.
Знакомясь с новыми пациентами, врачи неизменно приводят за собой призраки своего прошлого, которые бывают во многих разных обличьях. Кажущийся здоровым пациент, который воспринимается просто жаждущим внимания к себе человеком, который попросту отнимает драгоценное время, может пробудить чувство обиды. Вероятность этого становится особенно высока, когда врач предрасположен к этому из-за того, что перегружен работой либо скучает по своей семье. Если же пациент вызывает воспоминания о попытках манипулирования в прошлом или в его словах можно разглядеть намек на упрек, то врач занимает оборонительную позицию. Точно так же напоминающий о прошлых неудачах пациент может спровоцировать страх и стремление отказаться от участия в повторяющемся сценарии.
Нас не учат распознавать призраки, как собственные, так и чужие. Нам невдомек, какие воспоминания преследуют наших наставников или друзей. Иногда нам удается ненадолго почувствовать глубину чьих-то переживаний, когда их фрагменты всплывают на поверхность. Мы слышим порой: «Это самые ужасные ситуации», или «Я надеюсь, что это закончится не как в прошлый раз», или «Если она умрет, клянусь, я завязываю с медициной». Эти чувства существуют не отдельно от нас. Они не являются пассивными. Они пронизывают наши мысли и влияют на принимаемые нами решения. Они становятся подтекстом, гравием на дороге, по которой мы проезжаем снова и снова, проделывая в ней колею. Они являются нашей уязвимостью, нашей слабостью. Это тот воск, что скрепляет между собой перья на наших крыльях. Воск, который слишком быстро плавится, стоит нам хотя бы немного приблизиться к солнцу.
