Книга В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту, страница 9. Автор книги Рана Авдиш

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту»

Cтраница 9

Я рассказывала, что помнила сама. Резидент-анестезиолог в углу, за компьютером. Запрос на установку центрального катетера, когда стало ясно, что крови понадобится много. Судорожные попытки найти источник кровотечения.

«Ты никак не можешь всего этого помнить, – говорили мне. – Ты воссоздаешь свои воспоминания по рассказам очевидцев, а также по тому, что ты прочитала в отчете».

Нет, я была там. Не могу этого объяснить, но я была там.

Чувство холода, которое я приравняла к ощущению смерти, сохранялось еще долгие месяцы. Я никак не могла согреться. В мою палату вызвали мастера, чтобы тот отрегулировал обогреватель, и в итоге каждый, кто заходил туда, снимал верхний слой одежды, неизменно комментируя по поводу духоты.

Меня укрывали стопкой одеял, подогревали физраствор, прежде чем повесить пакет с ним на штатив капельницы, но ничто было не в силах справиться с непреклонным холодом. Несколько лет спустя жители Среднего Запада столкнулись с погодным явлением под названием «полярный вихрь», когда ветер охлаждал температуру воздуха в Мичигане чуть ли не до минус тридцати градусов. Я стояла под снегом на улице в ту зиму и недоумевала, как люди могут называть это ощущение холодом. Странно, что мы используем одно и то же слово для обоих случаев. Для меня холод исходил изнутри и был непрекращающимся, без какой-либо надежды на наступление весны.

2
Пустота

Я вновь оказалась на поверхности, охваченная внезапным страхом. Я почувствовала, как воздух сам входит в меня, без каких-либо усилий с моей стороны, и вздрогнула от этого странного ощущения. Это было все равно что пытаться дышать, высунув из машины на полном ходу голову: воздух давит с такой силой, что дышать невозможно. Я полностью полагалась на аппаратуру. Это говорило о том, что ситуация крайне тяжелая. Я решила попробовать дышать самостоятельно и попыталась сделать вдох наперекор потоку воздуха из машины, и тут же сработал сигнал тревоги. Я быстро устала. Я была не в состоянии сохранять предельную бдительность, необходимую для дыхания. Через какое-то время я смирилась с происходящим, и на меня постепенно стала накатывать волна паники. Я погрузилась в забытье.

Потом все повторялось снова: я приходила в себя, осознавала, где нахожусь, и меня тут же наполнял страх. Я отчаянно пыталась дышать и начинала паниковать от мысли о том, что не смогу вдохнуть достаточно воздуха, чтобы ослабить ощущаемое удушье. Я отказывалась от попыток дышать и позволяла делать это за меня аппаратуре. После мучительных попыток механические «вдохи» приносили желанное облегчение, несмотря на их специфическое единообразие. Я слышала, как каждые шесть секунд звучал механический выдох. Я снова утомлялась и отключалась.

Позже я поняла, что так они проверяли, можно ли отключить аппарат искусственной вентиляции легких.

Каждое утро медсестры на какое-то время перекрывали капельницы с успокоительным и болеутоляющим, чтобы специалисты по дыхательной терапии вместе с врачами могли понять, в состоянии ли я дышать самостоятельно. Пациента обычно не посвящают в происходящее. Вместо этого он просыпается от внезапной боли и тревоги из-за прекращения подачи лекарств. Вспышки паники с последующим погружением во мрак, снова и снова.

В течение дня седативный эффект препаратов был достаточно слабым, чтобы голоса вокруг временами проникали через пелену кромешной тьмы. Слова словно падали на меня. Лекарства затуманили мой разум. Находясь в помутненном сознании, я старалась сосредоточиться, чтобы собрать воедино кусочки головоломки: обрывки фраз, отекшее тело, бульканье жидкости в легких. В те первые дни, когда воспоминания были слишком расплывчатыми, я полагала, что утонула в пакетиках чужой крови, а мои почки отказали, не справившись с ее чрезмерным объемом. Жидкость превратила мои легкие в тяжелые от влаги губки. Мое тело раздуло из-за влитой в него за ночь жидкости с целью компенсировать огромную кровопотерю. Бледная и опухшая, я выглядела и чувствовала себя так, словно меня достали со дна озера.

Когда я приходила в сознание, мои глаза тут же начинали метаться по комнате, безмолвно требуя от присутствующих объяснить, что со мной произошло. Все смотрели в другую сторону. Я пыталась заговорить, однако вставленная в мое горло дыхательная трубка не давала это сделать. Я попыталась дать знак своей зафиксированной рукой, желая записать вопрос на бумаге.

«Просто отдыхайте», – сказали мне.

Хм-м-м – это уж вряд ли.

Я перенесла инсульт, который повредил участок моего мозга, отвечавший за зрение и чувство равновесия. У меня двоилось в глазах, а контуры людей тряслись, вызывая тошноту. Позже из-за инсульта мне было чудовищно тяжело ходить, однако узнать об этом нам предстояло лишь через многие недели. Из-за застоя, вызванного инфузионной терапией, у меня были проблемы со слухом – мне было крайне тяжело разобрать, что говорят другие. Я слышала фразы, которые прежде не раз говорила родственникам своих пациентов: «Ее тело выжило, однако мы не уверены, какой ценой». Было непонятно, плавают ли эти слова где-то в моем подсознании или же на самом деле льются на меня сверху.


В отделении интенсивной терапии не было зеркал, и о своем внешнем виде мне приходилось догадываться по реакции входивших в палату людей. Мои коллеги-врачи – мастерски умеющие обнадеживать люди с неизменной легкой улыбкой на лице – вместо этого ахали и плакали. Я прекрасно понимала, что должно было со мной случиться, чтобы вызывать у них такую реакцию, и осознала, что, пожалуй, даже хорошо, что у меня проблемы со зрением, а вокруг нет ни одного зеркала.

Когда они решили, что я точно не стану выдергивать из себя все эти трубки и капельницы, мои запястья освободили от ремней.

Я принялась ощупывать свое тело и не узнала его. Целостность моего кожного покрова была нарушена многочисленными толстыми трубками, вставленными во все легкодоступные крупные вены. Мое лицо и шею раздуло чуть ли не до размеров подушки. Мои бедра были странной неровной формы – круглые по центру и плоские по бокам. Моя кожа была пепельно-желтого цвета с крупными фиолетово-синими кровоподтеками. Двадцать девять острых металлических скобок не давали раскрыться моей брюшной полости. Я могла слегка надавить указательным пальцем на кожу вокруг колена, и образовавшаяся вмятина оставалась там часами.

Зашел мужчина, похожий на моего брата, однако, увидев меня, тут же покинул палату. Я подумала, что это не может быть он – не то чтобы я не верила собственным глазам, просто он живет в Бостоне. Вместе с тем время тогда для меня было чем-то совершенно непостижимым – я понятия не имела, какой сейчас день. Неужели прошло достаточно времени, чтобы он успел добраться сюда из Бостона? Я не знала.

Меня разбудил голос нашего священника со времен моего детства, который проводил обряд помазания над моим телом. Будучи врачом интенсивной терапии, я знала, что священник обычно приходит в палату к пациенту с одной-единственной целью – провести соборование перед смертью. Я тут же поспешила осмотреть комнату на предмет других свидетельств того, что я умираю. Мой брат был рядом вместе с остальными, склонив голову в молитве. В комнате царила грустная атмосфера, но я бы сказала, что недостаточно мрачная.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация