Эсэсовцы просто ошиблись. На самом деле они должны были расстрелять другого Шмида. Точнее, даже не Шмида (Schmid), а Шмитта (Schmitt).
К вдове критика Гитлер отправил Рудольфа Гесса, чтобы тот лично принес ей извинения.
•••
Путци Ханфштангль, чьи отношения с Гитлером в последнее время стали натянутыми, тоже, по слухам, фигурировал в гитлеровском расстрельном списке, но, продемонстрировав немалое благоразумие, вовремя отбыл в Америку, куда его пригласили на встречу выпускников Гарварда, который он окончил 25 лет назад
[836]. Приглашение Ханфштангля на эту встречу вызвало в США бурю возмущения, и до последнего момента он не подтверждал, что принял его. Вечером 10 июня 1934 г. он устроил званый ужин. По прошествии времени представляется, что момент был выбран не случайно – ведь Путци наверняка знал о планируемой чистке. В разгар трапезы он незаметно вышел из столовой, для маскировки надел дождевик и темные очки – и уехал. Ночным поездом он добрался до Кёльна, где сел на почтовый самолет, который доставил его в Шербур во Франции. Там он поднялся на борт океанского лайнера «Европа», направлявшегося в Нью-Йорк. Ханфштангль захватил с собой пять чемоданов, а также три ящика с бюстами, предназначенными для подарков.
Опасаясь угрозы Ханфштанглю со стороны возмущенных протестующих, полицейское управление Нью-Йорка направило на прибывший лайнер шесть молодых офицеров, чтобы те помогли прибывшему благополучно сойти на берег и уехать. Для маскировки они облачились в гарвардские пиджаки и галстуки
[837].
30 июня 1934 г., в день чистки, Путци прибыл в Ньюпорт (штат Род-Айленд), чтобы присутствовать на свадьбе Джона Джейкоба Астора III, считавшегося самым богатым женихом Америки (его отец погиб на «Титанике»), и Эллен Френч. У церкви собрались около 1000 человек, надеявшихся хоть одним глазком взглянуть на невесту, жениха и гостей. Одним из первых, кто «заставил толпу возбужденно ахнуть» (как писал, захлебываясь восторгом, репортер The New York Times), был не кто иной, как Ханфштангль, – «в цилиндре, черном пальто и серых полосатых брюках».
Ханфштангль ничего не знал о происходившем на его родине – до тех пор пока журналисты не начали задавать ему вопросы. «Без комментариев, – отвечал он. – Я здесь для того, чтобы присутствовать на свадьбе дочери моего друга». Позже, узнав подробности, он провозгласил:
– Моему вождю, Адольфу Гитлеру, пришлось действовать, и он, как всегда, действовал в соответствии с обстоятельствами. Никогда еще Гитлер не проявлял такого величия и гуманизма, как в прошедшие двое суток.
Впрочем, в глубине души Ханфштангль беспокоился о своей безопасности, а также о безопасности жены и сына, остававшихся в Берлине. Он тайком направил соответствующий запрос министру иностранных дел Нейрату.
•••
Вечером Гитлер вернулся в Берлин. Одним из свидетелей возвращения был все тот же Гизевиус. Он вспоминал, что самолет Гитлера «появился на фоне кроваво-красного неба; это было похоже на сцену из спектакля, который никто не ставил»
[838]. Как только самолет застыл на взлетно-посадочной полосе, кучка встречающих, в том числе Геринг и Гиммлер, бросилась приветствовать канцлера. Он вышел из самолета первым. На нем была коричневая рубашка, темно-коричневая кожаная куртка, черный галстук-бабочка и высокие черные сапоги. Он был бледен, выглядел усталым и, похоже, давно не брился, однако в целом оставался невозмутимым. «Было очевидно, что убийства друзей не стоили ему совершенно никаких усилий, – писал Гизевиус. – Когда все это происходило, он явно почти ничего не чувствовал, лишь избывал свою ярость».
В радиообращении главный пропагандист Геббельс попытался успокоить страну:
– В Германии наконец воцарился прочный мир и порядок. Общественная безопасность восстановлена. Фюрер никогда еще не обладал столь полным контролем над ситуацией. Пусть благосклонная судьба будет к нам милостива, чтобы мы могли довести до конца выполнение великой миссии – вместе с Адольфом Гитлером!
[839]
Додд, однако, продолжал получать отчеты, из которых следовало, что чистка далеко не завершена. По-прежнему не было достоверной информации о судьбе Рёма и Папена. Со двора Лихтерфельдских казарм продолжали доноситься звуки выстрелов.
Глава 50
«Вы еще живы?»
Воскресное утро выдалось прохладным, солнечным и ветреным. Додда поразило отсутствие каких-либо зримых напоминаний о страшных событиях прошедших суток. «Это был странный день, – писал он, – хотя бы потому, что в газетах были лишь самые обычные новости»
[840].
Говорили, что Папен еще жив, что он под домашним арестом у себя в квартире, вместе с семьей. Додд надеялся воспользоваться своим влиянием (пусть и не слишком сильным), чтобы помочь Папену сохранить жизнь – если только информация о том, что он уцелел, была правдой. Ходили слухи, что вице-канцлера собираются казнить и что это может случиться в любой момент.
Додд с Мартой на семейном «бьюике» отправились к многоквартирному дому, где жил Папен. Мимо подъезда они проехали очень медленно, чтобы охранявшие его эсэсовцы могли хорошенько рассмотреть машину и сидевших в ней
[841].
В одном из окон за занавеской мелькнуло бледное лицо сына Папена. Офицер СС, дежуривший у входа в здание, хмуро покосился на проезжающий автомобиль. Марта была уверена, что по номеру он понял: это машина дипломата.
