Потрясенный случившимся, разочарованный в своей службе на посту посла, измученный обострившимися болезнями, Додд удалился на свою ферму. Ему становилось все хуже. Врачи диагностировали неврологическое заболевание – бульбарный синдром (медленно прогрессирующий паралич мышц гортани). В июле 1939 г. Додд лег в нью-йоркскую клинику Маунт-Синай на небольшую полостную операцию, но незадолго до этого подхватил бронхиальную пневмонию (частое осложнение при бульбарном синдроме). Его состояние резко ухудшилось. Пока он был при смерти, нацисты издалека издевались над ним.
В статье, напечатанной на первой полосе геббельсовской газеты Der Angriff, сообщалось, что Додд лечится в «еврейской клинике»
[958]. Статья была озаглавлена «Конец печально известного антигерманского агитатора Додда».
Автор статьи исходил какой-то ребяческой злобой, характерной для этого издания: «Этот 70-летний старик, один из самых странных дипломатов, когда-либо живших на свете, теперь снова среди тех, кому он служил 20 лет, – среди еврейских активистов, поджигателей войны». В статье Додда называли «маленьким, сухим, нервным педантом ‹…› чье появление на дипломатических и светских раутах неизбежно заставляло присутствующих зевать от скуки».
Не были забыты и усилия Додда, нацеленные на то, чтобы предостеречь мир об амбициях Гитлера: «После возвращения в Соединенные Штаты Додд начал самым безответственным и бесстыдным образом высказываться о Германском рейхе, официальные представители которого на протяжении четырех лет с почти сверхъестественным великодушием закрывали глаза на скандальные истории с ним и его семейством, на их промахи и политические бестактности».
Выписавшись из больницы, Додд укрылся на своей ферме, где продолжал лелеять надежду на то, что у него все-таки найдется время на завершение «Старого Юга». По личному распоряжению губернатора Вирджинии ему вернули право голоса, объяснив общественности, что в то время, когда произошел инцидент, Додд был «болен и не вполне отвечал за свои действия»
[959].
В сентябре 1939 г. гитлеровские войска вторглись в Польшу, развязав войну в Европе; 18 сентября Додд написал Рузвельту: этого можно было бы избежать, если бы «европейские демократии» вовремя объединились для противостояния Гитлеру, на чем он, Додд, всегда настаивал. «Если бы они действовали сообща, – писал Додд, – они бы добились успеха. А теперь слишком поздно»
[960].
К осени Додд уже не вставал с постели и мог общаться с другими лишь с помощью карандаша и бумаги
[961]. Он пребывал в таком состоянии еще несколько месяцев, а в начале февраля 1940 г. снова заболел пневмонией. Додд умер в своей постели, на все той же ферме, 9 февраля 1940 г., в 15:10. Рядом с ним были Марта и Билл. Труд его жизни, «Старый Юг», был очень далек от завершения. Через два дня Додда похоронили на территории фермы
[962]. Почетную обязанность нести гроб доверили, в частности, Карлу Сэндбергу.
Пять лет спустя, во время победного наступления на Берлин, русский снаряд угодил в конюшню на западной окраине Тиргартена
[963]. На Курфюрстендамм, в прошлом одной из главных улиц города, где располагалось множество магазинов и развлекательных заведений, можно было видеть страшную, зловещую картину: по улице мчались, с пылающими гривами и хвостами, обезумевшие лошади – самые счастливые существа в нацистской Германии.
•••
Оценка соотечественниками Додда его работы на посту посла в значительной степени зависела от того, по какую сторону Атлантики они жили в те годы.
Изоляционисты оценивали ее как бессмысленно-провокационную. Недоброжелатели в Госдепартаменте считали Додда белой вороной, изгоем, который слишком много жаловался и не соответствовал высоким стандартам «очень престижного клуба». В письме, адресованном Биллу Додду, президент Рузвельт высказался о его отце с обидной уклончивостью. «Известна его страсть к поискам исторической истины и редкая способность показывать подлинный смысл исторических событий, – писал Рузвельт, – поэтому его уход – тяжелая утрата для нашей страны»
[964].
Для тех, кто знал Додда по Берлину и своими глазами видел репрессии и террор при гитлеровском режиме, этот человек навсегда останется героем. Зигрид Шульц называла его «лучшим послом из всех работавших у нас в Германии» и с глубоким уважением относилась к его готовности в любой ситуации отстаивать американские идеалы, даже несмотря на противодействие администрации США
[965]. Она писала: «Вашингтон отказал ему в поддержке, которую обязан был оказывать любому послу, служившему в нацистской Германии, отчасти потому, что многие высокопоставленные чиновники Госдепартамента симпатизировали немцам, отчасти потому, что в нашей стране было слишком много влиятельных бизнесменов, считавших, что “с Гитлером можно иметь дело”». Раввин Уайз в своих мемуарах «Роковые годы» писал: «Додд на несколько лет опередил Госдепартамент в своем понимании политических и нравственных последствий гитлеризма и заплатил за это огромную цену – его практически насильно отстранили от должности за то, что он был единственным из послов, которому хватило смелости и чувства собственного достоинства, чтобы отказаться присутствовать на ежегодном съезде партии в Нюрнберге – торжестве, посвященном, по сути, прославлению Гитлера»
[966].
