Даже Мессерсмит на склоне лет восхищался прозорливостью Додда. «Я часто думаю, – писал он, – что в ту пору было очень мало людей, глубже его осознающих происходившее в Германии. Безусловно, тогда мало кто лучше его понимал, какими могли быть последствия тех событий для Европы, для нас, для всего мира»
[967].
Но самой большой похвалы Додд удостоился от Томаса Вулфа, у которого во время визита в Германию весной 1935 г. завязался мимолетный роман с Мартой. Он писал своему издателю, Максвеллу Перкинсу, что посол Додд помог ему «возродить в себе гордость за Америку и веру в нее, убежденность, что нас, несмотря ни на что, ждет великое будущее»
[968]. Дом Доддов по адресу Тиргартенштрассе, 27А, писал он, «служил гостеприимным и надежным прибежищем приверженцам самых разных взглядов. Люди, жившие в атмосфере вечного террора, могли перевести там дух, ничего не опасаясь, и откровенно высказываться. Я убедился в этом на собственном опыте. Поимо всего прочего, приятно было слышать, с каким язвительным юмором, как трезво, по-домашнему свободно посол комментирует всю эту шумиху, весь этот обманчивый блеск и грохот сапог марширующих».
Преемником Додда на посту посла в Германии стал Хью Уилсон, дипломат старой школы, против которой Додд так долго выступал. Собственно говоря, именно Уилсон некогда назвал американский дипкорпус, работавший за рубежом, «очень престижным клубом». В своей работе этот человек руководствовался не слишком вдохновляющим девизом Талейрана «Поменьше рвения»
[969]
[970]. Став послом, Уилсон стремился подчеркивать положительные стороны нацистской Германии, в одиночку проводя собственную кампанию «умиротворения». Иоахиму фон Риббентропу, новому министру иностранных дел Германии, он пообещал: если в Европе начнется война, он, Уилсон, сделает все возможное, чтобы Америка в нее не вступила. Новый посол обвинял американскую прессу в том, что она «под дудку евреев» поет «гимн ненависти», в то время как в Германии «предпринимаются грандиозные усилия по строительству светлого будущего»
[971]. Он превозносил Гитлера как «человека, вытянувшего свой народ из пучины нравственного и экономического отчаяния, подарившего ему чувство гордости и обеспечившего процветание, которым немцы теперь наслаждались»
[972]. Особенно он восхищался нацистской программой «Сила через радость», в рамках которой рабочим Германии предоставили оплачиваемые отпуска и другие приятные вещи. Уилсон считал эту программу мощным инструментом противостояния вылазкам коммунистов и подавления протестов трудящихся, требовавших повышения заработной платы (которую они, по его мнению, все равно, как правило, транжирили «на всякие глупости»)
[973]. Уилсон считал, что такой подход «полезно было бы взять на вооружение всем странам мира».
Уильям Буллит в письме из Парижа от 7 декабря 1937 г. благодарил Рузвельта за назначение Уилсона: «Я уверен, что возможность сохранения мира в Европе существенно возросла после того, как вы назначили Хью на берлинский пост, за что я глубоко вам признателен»
[974].
Разумеется, в конечном счете выяснилось, что ни подход Додда, ни методы Уилсона не спасали положения. Гитлер сосредоточивал в своих руках все больше власти, все сильнее подавлял свой народ. Повлиять на гитлеровский режим могли лишь крайние меры, демонстрировавшие его неприятие Соединенными Штатами. Быть может, помогло бы «насильственное вмешательство», предложенное Джорджем Мессерсмитом еще в сентябре 1933 г. Впрочем, такой шаг был неприемлем для США с внутриполитической точки зрения: страна все глубже погружалась в иллюзию, что сможет избежать вовлечения в европейские дрязги. «Но история, – писал Клод Бауэрс, друг Додда, посол США в Испании, а затем в Чили, – навсегда запомнит, что в период, когда силы тирании мобилизовались для уничтожения свободы и демократии во всем мире, когда ошибочная политика “умиротворения” лишь помогала набивать оружием арсеналы деспотизма, когда в высшем свете и даже в некоторых политических кругах фашизм стал модным течением, а демократия всячески порицалась, – в тот период Додд последовательно выступал за наш демократический путь, честно боролся, сохранял веру, и, когда смерть коснулась посла своим крылом, его флаг по-прежнему гордо развевался»
[975].
И в самом деле, невольно возникает вопрос: если геббельсовская газета Der Angriff обрушилась с нападками на Додда, когда он уже был прикован к больничной койке, действительно ли его работа была такой бессмысленной, какой ее считали его недруги? В конце концов оказалось, что Додд полностью выполнил желание Рузвельта: он стал маяком (пусть и одиноким) американской свободы и надежды в океане сгущавшейся тьмы.
Эпилог
Странная птица в изгнании
Марта и Альфред Стерн поселились в Нью-Йорке, в квартире на улице Сентрал-Парк-Уэст. Кроме того, им принадлежало поместье в Риджфилде (штат Коннектикут). В 1939 г. Марта выпустила мемуары «Глазами посольства». Власти Германии поспешили запретить книгу, что было неудивительно, учитывая, что в ней содержались некоторые наблюдения, относившиеся к вождям Рейха. Примером может служить такое: «Если бы в нацистских законах о стерилизации была хоть какая-то логика и объективность, доктора Геббельса давно бы стерилизовали»
[976]. В 1941 г. она вместе с Биллом подготовила к печати и опубликовала отцовский дневник. Дети посла надеялись также издать отдельным томом его переписку. Они попросили Джорджа Мессерсмита разрешить включить в книгу некоторые его послания Додду из Вены. Мессерсмит ответил отказом. Когда Марта заявила ему, что напечатает их и без его согласия, Мессерсмит, который никогда не питал к ней особой симпатии, повел себя жестко: «Я сообщил ей: если она опубликует мои письма, неважно, у какого издателя, ответственного или безответственного, я напишу небольшую статейку о том, что мне известно о ней и о кое-каких эпизодах ее жизни, – и моя статья вызовет куда больший интерес, чем любые материалы, которые она поместит в свою книгу»
[977]. Как выразился Мессерсмит, после этого «вопрос был снят».
