У Марты быстро накопились десятки таких карточек, и она бережно их хранила. У нее были визитки принца Луи (скоро он станет ее другом и поклонником), Зигрид Шульц (разумеется), Милдред Харнак (той самой, которая в числе других встречающих стояла на платформе, когда Марта и ее родители прибыли в Берлин). Уэбб Миллер, корреспондент агентства United Press, написал на своей карточке: «Если у вас нет более важных дел, может быть, мы вместе поужинаем?»
[266] Далее было указано, в каком отеле он проживает и в каком номере.
•••
Наконец Марта познакомилась и с одним из нацистских бонз. Верный своему обещанию, Рейнольдс повел ее на вечеринку, устроенную его английским другом, – «пышное мероприятие с обильными возлияниями»
[267]. Вечеринка давно была в разгаре, когда в помещение буквально ворвался («произведя настоящую сенсацию», как позже вспоминала Марта) огромный человек с копной угольно-черных волос
[268]. Он сразу начал раздавать направо и налево визитки, отдавая явное предпочтение молодым хорошеньким женщинам. Ростом он был около 190 см – на голову выше большинства присутствующих мужчин, – а весил, надо полагать, никак не меньше 110 кг. Как писала одна дама, «выглядел он ужасно нелепо – был похож на гигантскую марионетку, подвешенную на веревки»
[269]. Его голос заглушал шум вечеринки, как гром заглушает звуки дождя.
Рейнольдс сказал Марте, что это сам Эрнст Ханфштангль. На его визитке значилась официальная должность – руководитель управления по связям с иностранной прессой (Auslandspressechef) Национал-социалистической партии. Звучало внушительно, но на самом деле должность была чисто декоративной, не предполагающей реальных полномочий. Это был подарок Гитлера в благодарность за давнюю дружбу, – когда-то Гитлер часто бывал в его доме.
После знакомства Ханфштангль сразу попросил Марту:
– Зовите меня просто Путци
[270].
Так его звали в детстве, так его и сейчас называли друзья и знакомые, а также работавшие в городе корреспонденты.
Марта уже была наслышана об этом гиганте с труднопроизносимой фамилией (а написание ее вообще невозможно было запомнить) – чиновнике, которого многие журналисты и дипломаты обожали, но многие и ненавидели. Последние не доверяли ему. К их числу принадлежал, в частности, Джордж Мессерсмит, писавший, что испытывает к Ханфштанглю «необъяснимую антипатию»
[271]. «Это человек абсолютно неискренний, нельзя верить ни единому его слову, – писал генконсул. – Он притворяется близким другом тех, чье положение пытается подорвать, или тех, на кого он обрушивается с прямыми нападками»
[272].
Рейнольдсу, новому другу Марты, этот человек поначалу понравился. В отличие от других нацистов он «из кожи вон лез, стараясь выказать благожелательное отношение к американцам», вспоминал корреспондент
[273]. Нередко Ханфштангль помогал журналистам договариваться об интервью, которых иначе, возможно, они бы не добились. Беседуя с берлинскими корреспондентами, он старался казаться своим парнем, «обаятельным, простым и общительным». Однако со временем симпатия Рейнольдса к Ханфштанглю угасла: «Узнав Путци поближе, начинаешь его ненавидеть. Я не сразу его раскусил»
[274].
Ханфштангль отлично говорил по-английски. В годы учебы в Гарварде он был членом университетского театрального клуба «Заварной пудинг»
[275] и однажды произвел фурор, явившись на представление в костюме девушки-голландки и назвавшись Гретхен Споотсфейффер
[276]. Вместе с ним учился Теодор Рузвельт – младший, старший сын президента Теодора Рузвельта (Тедди). Ханфштангль был знаком с ним довольно близко и регулярно бывал в Белом доме. Рассказывали, что однажды он с таким пылом наяривал на пианино, стоявшем в подвале Белого дома, что на инструменте лопнуло аж семь струн
[277]. Уже будучи взрослым, он руководил в Нью-Йорке унаследованной картинной галереей. Там он познакомился с будущей женой. После переезда в Германию чета сблизилась с Гитлером и даже уговорила его стать крестным отцом их сына Эгона. Мальчик называл крестного дядя Дольф
[278]. Когда Ханфштангль играл для Гитлера, диктатор, случалось, даже плакал.
Марте Ханфштангль понравился. Он совсем не соответствовал ее представлению о высокопоставленных нацистских чиновниках: «слишком открыто и безбоязненно проявлял свое обаяние и таланты»
[279]. У этого крупного, кипящего энергией человека были огромные кисти рук с длинными пальцами (как отмечала Белла Фромм, еще одна новая подруга Марты, они были «почти устрашающей длины») и бешеный темперамент, побуждавший его бросаться из одной крайности в другую
[280]. Марта писала: «Он держался мягко, заискивающе, у него был чудный голос, которым он пользовался с осознанным артистизмом, то переходя на драматический шепот, то разражаясь громоподобным восклицанием, сотрясающим всю комнату»
[281]. Он мгновенно становился душой любой компании: «С его энергией и упорством он мог перекричать, перешептать и довести до изнеможения любого»
[282].
