Ханфштангль проникся к Марте ответной симпатией, но к ее отцу отнесся прохладно. «Это был ничем не примечательный профессор истории, малоинтересный исследователь американского Юга, руководивший посольством на свои весьма скудные средства и, вероятно, при этом пытавшийся еще что-то откладывать из своего жалованья, – писал он позже о Додде в мемуарах. – Во времена, когда эту должность полагалось занимать уверенному в себе миллионеру, способному состязаться в роскоши с нацистами, он экономил каждый грош, словно по-прежнему прозябал в своем университетском кампусе»
[283]. Ханфштангль пренебрежительно называл посла папашей Доддом
[284].
«Самое лучшее, что было у этого Додда, – писал Ханфштангль, – его дочь, очаровательная блондинка Марта, с которой я был очень близко знаком»
[285]. Ханфштангль считал ее обаятельной, жизнерадостной и явно обладающей немалым сексуальным аппетитом.
Это навело его на любопытную мысль.
Глава 9
«Смерть есть смерть»
Додд стремился сохранять объективность, несмотря на то что с самого начала работы в Германии нередко встречался в посольстве с посетителями, воспринимавшими страну вовсе не как прекрасное, озаренное светом царство, похожее на Тиргартен, через который он проходил каждое утро. Одним из таких посетителей был Эдгар Моурер, в то время самый известный иностранный корреспондент, работавший в Берлине. Он всегда был в гуще событий и писал на самые острые темы. На примере Моурера можно было видеть все непримиримые противоречия немецкой действительности. Он готовил репортажи для The Chicago Daily News, а кроме того, написал ставшую бестселлером книгу «Германия переводит часы назад», настолько возмутившую нацистов, что друзья автора начали опасаться за его жизнь. Корреспондента хотели выдворить из страны. А он хотел остаться – и явился к Додду с просьбой о помощи.
У нацистов уже давно был зуб на Моурера. В своих корреспонденциях из Германии он мастерски стирал патину лжи, скрывавшую ненормальность происходящего, и показывал истинное положение дел, фиксируя события, казавшиеся невероятными. Для этого он использовал необычные журналистские приемы. Одним из главных источников Моурера был его лечащий врач – еврей, сын главного раввина Берлина
[286]. Примерно раз в две недели Моурер приходил к нему на прием, якобы в связи с постоянной болью в горле. Каждый раз врач передавал ему напечатанный на машинке отчет о последних бесчинствах нацистов. Этот метод работал до тех пор, пока врач не заподозрил, что за Моурером следят. Тогда они договорились о новом месте встреч: каждую среду без четверти двенадцать утра оба заходили в подземный общественный туалет на Потсдамерплац. Там они вставали у соседних писсуаров. Доктор якобы случайно ронял на пол очередной отчет, а Моурер его поднимал.
Путци Ханфштангль пытался подорвать доверие посла к Моуреру, распуская слухи о том, что тот в своих материалах так агрессивно критикует нацистов потому, что он на самом деле еврей
[287]. Между прочим, эта мысль приходила в голову и Марте. «Я была почти уверена, что он еврей», – писала она, замечая, что, по ее мнению, «причиной его ненависти к гитлеровскому режиму могли быть только национальные предрассудки»
[288].
Моурера ужасало то, что представители мировой общественности упорно не хотели понимать, чтó на самом деле творится в Германии. Даже его родной брат сомневался в достоверности фактов, приводимых в репортажах.
Однажды Моурер пригласил Додда на обед в свою квартиру, из окон которой открывался вид на Тиргартен, и попытался намекнуть на некоторые факты, скрытые от поверхностного взгляда. «Но оказалось, это бесполезно, – писал Моурер позже. – Додд считал, что лучше разбирается в ситуации»
[289]. Корреспондент вспоминал, что посла, видимо, не трогали даже регулярные нападения на проживающих в Германии американцев: «Додд объявил, что не желает вмешиваться во внутренние дела немцев».
Додд, со своей стороны, считал Моурера «не менее пристрастным, чем нацисты»
[290].
Угрозы в адрес Моурера звучали все чаще. В высших сферах поговаривали, что к корреспонденту пора применить физические методы воздействия. Шеф гестапо Рудольф Дильс счел необходимым предупредить американское посольство: Гитлер, сказал он, приходит в неистовство от одного упоминания имени Моурера
[291]. Поэтому Дильс опасался, что какой-нибудь фанатик может убить Моурера или иным способом «удалить его с политической сцены». Он говорил, что поручил нескольким «ответственным» сотрудникам гестапо незаметно охранять корреспондента и его семью.
Босс Моурера, владелец The Chicago Daily News Фрэнк Нокс, узнав об угрозах, решил отправить его куда-нибудь подальше от Берлина. Он предложил ему место в токийском бюро газеты. Моурер неохотно согласился: он понимал, что рано или поздно его все равно выдворят из Германии, но настоял на том, чтобы остаться в стране до октября. Он хотел показать, что не страшится угроз, а главное – планировал осветить очередной грандиозный нацистский спектакль – ежегодный съезд партии. В том году съезд должен был проходить в Нюрнберге с особой торжественностью. Ему было присвоено название Съезд победы; он должен был открыться 1 сентября
[292].
Однако нацисты хотели, чтобы Моурер убрался из страны немедленно. У дверей его офиса дежурили штурмовики. Они ходили по пятам за его друзьями, угрожали сотрудникам бюро. Посол Германии в США известил Госдепартамент, что из-за «праведного возмущения немецкого народа» правительство его страны больше не может гарантировать безопасность Моурера
[293].
Ситуация начала беспокоить и коллег Моурера. Никербокер и еще один репортер обратились к генконсулу Мессерсмиту с просьбой убедить упрямца уехать. Мессерсмит колебался. Он хорошо знал Моурера и уважал его за мужество, проявленное при столкновении с угрозами нацистов, и боялся, что Моурер может счесть его вмешательство предательством. Тем не менее он обещал попытаться уговорить корреспондента покинуть Германию.
