Неделю спустя Додду снова пришлось облачаться в визитку и цилиндр – ему предстоял первый официальный визит в советское посольство. Фотограф агентства Associated Press попросил его сфотографироваться рядом с советским коллегой. Последний дал согласие на снимок, но Додд упросил журналистов не снимать их: он опасался, что «некоторые реакционные газеты в Америке раздуют скандал вокруг самого факта его визита в посольство СССР и возобновят свои нападки на Рузвельта за то, что тот согласился признать Советский Союз»
[544].
Глава 25
Тайная жизнь Бориса
Марте и Борису стало легче: теперь они могли не скрывать свои отношения. Впрочем, они сошлись во мнении, что осторожность все равно не помешает – начальники Бориса и родители Марты по-прежнему выказывали недовольство их связью. Несмотря на стремление Марты к тому, чтобы эта связь оставалась просто приятным, ни к чему не обязывающим приключением, роман становился все более серьезным. Марта продолжала встречаться с Арманом Бераром из французского посольства и, возможно, с Дильсом. Встречалась она и с новыми поклонниками (а может быть, и не только встречалась), чем вызывала сильнейшую ревность Бориса. Тот буквально засыпал ее записками, цветами, пластинками, постоянно названивал ей. «Я хотела любить его лишь чуть-чуть, – писала Марта в неопубликованных автобиографических заметках. – Я пыталась вести себя с ним так же непринужденно, как и с прочими друзьями. Я неделями заставляла себя оставаться к нему равнодушной. Но неделя проходила, и я начинала страдать от дурацкой ревности. Я то забывала его, то думала только о нем. Это было неразрешимое противоречие, огорчавшее и раздражавшее нас обоих»
[545].
Марта по-прежнему стремилась видеть в нацистской революции только положительные моменты, но Борис не тешил себя иллюзиями относительно происходящего в Германии. К немалому недовольству Марты, в действиях нацистских вождей и других, самых разных, людей, посещавших американское посольство, он постоянно выискивал скрытые мотивы.
– Вечно ты видишь только плохое, – как-то раз сердито заметила Марта. – Ты должен постараться разглядеть хорошее и в Германии, и в наших гостях. Нельзя все время искать скрытые мотивы
[546].
Она высказала предположение, что иногда он и сам скрывает мотивы своих поступков.
– Мне кажется, ты ревнуешь меня к Арману, – сказала она, – и вообще ко всем, кто приглашает меня куда-нибудь.
На следующий день она получила от Бориса пакет с тремя керамическими обезьянками
[547] и открыткой, на которой было написано: «Не созерцай зла, не внемли злу, не изрекай зла». В конце Борис добавлял: «Я люблю тебя»
[548].
Марту это позабавило. В ответ она послала Борису вырезанную из дерева фигурку монахини и записку с уверениями в том, что следует призыву обезьянок.
Но за всем этим грозно маячил вопрос: чем могут кончиться их отношения? «Мне просто невыносимо было думать о будущем – и с ним, и без него, – писала Марта. – Я любила свою семью и свою страну, я не хотела потерять их»
[549].
Эта двойственность приводила к непониманию и причиняла боль влюбленным. Борис явно страдал.
«Марта! – писал он в одном послании, полном боли. – Мне так грустно, что я даже не нахожу слов, чтобы описать все, что случилось. Прости, если я причинил тебе зло, сделал что-то плохое. Я не собирался и не хотел так поступать. Я понимаю тебя, но не до конца, и не знаю, что мне делать и как быть.
Прощай, Марта, будь счастлива без меня и не думай обо мне плохо»
[550].
Но они всегда снова сходились. Каждый разрыв лишь усиливал взаимное притяжение, хотя одновременно вызывал все новые недоразумения и вспышки гнева. Наконец однажды, в конце ноября, в середине воскресного дня, в их отношениях произошел перелом. Марта помнила все в мельчайших подробностях.
Погода стояла хмурая, небо было словно растушевано, как на рисунке углем
[551]. Было холодно, хотя и не настолько, чтобы Борис поднял верх своего «форда». Они отправились в уютный ресторанчик, который оба любили. Заведение располагалось в бывшем сарае для лодок – строении на сваях на озере в районе Ванзе. Вдоль берега тянулся сосновый лес, источающий ароматы смолы и хвои.
Ресторанчик был почти пуст, но, как всегда, полон очарования. Деревянные столы были расставлены вокруг небольшой площадки для танцев. Когда не играл музыкальный автомат, было слышно, как вода бьется о сваи, словно целует их.
Марта заказала луковый суп, салат и пиво; Борис – водку, шашлык и селедку в сметане с луком. Потом он взял еще водки. Марта замечала, что Борис любит поесть, но не прибавляет в весе ни на фунт (ein Pfund).
После ланча они танцевали. Борис совершенствовался в этом искусстве, но по-прежнему считал, что танец и ходьба – действия взаимозаменяемые. В какой-то момент их тела сблизились и замерли, вспоминала Марта; она почувствовала, как от Бориса пышет жаром.
Борис резко отстранился. Он взял Марту за руку и вывел на деревянный настил, нависавший над водой. Марта взглянула на него и увидела, что выражение лица у него страдальческое: брови сведены, губы поджаты. Он выглядел очень взволнованным. Молодые люди стояли у перил, наблюдая за процессией проплывавших мимо белых лебедей.
Борис обернулся к Марте. Выражение его лица стало почти трагическим.
– Марта, – сказал он, – я люблю тебя.
Он признался, что любит ее с тех пор, как увидел впервые – на вечере в квартире Зигрид Шульц. Он привлек Марту к себе, плотно сжав ей локти. Его бесшабашная веселость исчезла.
Борис отступил на шаг и внимательно посмотрел на Марту.
– Не играй со мной, дорогая, – проговорил он. – Du hast viele Bewerber
[552]. Не торопись с решением. Только не относись ко мне легкомысленно. Я этого не перенесу.
Марта отвела взгляд:
– Я люблю тебя, Борис. Ты это знаешь. И ты знаешь, что я стараюсь разлюбить тебя.
