Но Додд опасался негативных последствий. Он продолжал считать, что ключевую роль в раскрытии замыслов Геринга сыграл Дильс. Вообще, этот человек не переставал удивлять Додда. Посол знал, что у него репутация прожженного циника и корыстолюбца, однако вновь и вновь находил поводы относиться к нему как к человеку цельному и достойному уважения. И в самом деле, не кто иной, как Дильс, в том же месяце, несколько раньше, убедил Геринга и Гитлера объявить рождественскую амнистию для заключенных концлагерей, не являвшихся закоренелыми преступниками и не представлявших явной угрозы государственной безопасности. Истинные мотивы этого поступка неизвестны (и мы их никогда не узнаем); известно только, что он считал это время – когда он ездил по лагерям, выбирая, кого из узников следует освободить, – одним из лучших периодов своей службы
[598].
Додд боялся, что Дильс зашел слишком далеко. На Рождество посол писал в дневнике: «Шеф тайной полиции совершил чрезвычайно опасный поступок, и я не удивлюсь, если услышу, что он в тюрьме»
[599].
Разъезжая в тот день по городу, Додд еще раз подивился «необычайному» пристрастию немцев к рождественским украшениям и привычке выставлять их на всеобщее обозрение. Рождественские ели были повсюду – на каждой площади, в каждом окне.
«Можно даже подумать, – писал Додд, – что немцы верят в Христа и следуют его заповедям!»
[600]
1934
Часть V
Дурные предчувствия
Глава 28
Январь 1934 г.
9 января 1934 г. прокурор известил главного обвиняемого по делу о поджоге Рейхстага Маринуса ван дер Люббе о том, что на следующий день тому отрубят голову.
– Спасибо, что сообщили, – сказал ван дер Люббе. – Увидимся завтра
[601].
Палач был в цилиндре и (особенно выразительная деталь) белых перчатках. Свое дело он сделал с помощью гильотины.
Казнь ван дер Люббе поставила жирную кровавую точку в саге о поджоге Рейхстага, несколько ослабив один из источников волнений, сотрясавших Германию в феврале 1933 г. Теперь те, кому был нужен внятный финал этой истории, могли указать на четкие действия государства: ван дер Люббе устроил пожар – ван дер Люббе мертв. Димитрова, который пока оставался в живых, пришлось вывезти на самолете в Москву. Путь к возрождению Германии был расчищен.
В начале года на первый взгляд могло показаться, что ситуация в Германии несколько стабилизировалась, – к большому разочарованию иностранных наблюдателей и дипломатов, по-прежнему лелеявших надежду на то, что экономические трудности приведут к краху гитлеровского режима. В конце первого года пребывания Гитлера на посту канцлера складывалось впечатление, что он ведет себя более рационально, чем раньше, и настроен почти миролюбиво. Он даже намекал, что мог бы в какой-то форме поддержать заключение с Францией и Великобританией пакта о ненападении. Энтони Иден, в то время занимавший в британском правительстве пост лорда-хранителя малой печати
[602], отправился в Германию, чтобы встретиться с ним. Как и у Додда, у него сложилось впечатление, что Гитлер искренне хочет мира. Сэр Эрик Фиппс, посол Великобритании в Германии, писал в дневнике: «Похоже, герр Гитлер проникся неподдельной симпатией к мистеру Идену, которому явно удалось заставить это странное создание проявить некоторые человеческие качества, которые, на мой взгляд, спали в нем беспробудным сном»
[603]. Марта написала Торнтону Уайлдеру, что «Гитлер явно меняется к лучшему»
[604].
Казалось очевидным, что вскоре нормализуется и ситуация в других сферах. Официальное количество безработных стремительно снижалось – с 4,8 млн в 1933 г. до 2,7 млн в 1934 г., хотя в значительной степени это снижение было достигнуто с помощью весьма сомнительных мер: например, работу, которую раньше выполнял один человек, теперь выполняли двое
[605]. Кроме того, велась активная пропагандистская кампания, направленная на то, чтобы убедить женщин не работать
[606]. «Дикие» концентрационные лагеря закрыли, отчасти благодаря усилиям шефа гестапо Рудольфа Дильса. В кулуарах имперского министерства внутренних дел велись разговоры о том, чтобы вообще отказаться от «защитных арестов» и концлагерей
[607].
