На следующий день она рассказала об этом отцу. Новость удивила его. Он уже смирился с перехватом писем, подключениям спецслужб к телефонным и телеграфным линиям и высокой вероятностью прослушки здания канцелярии посольства, но представить, что у властей Германии хватит наглости установить микрофоны в резиденции посла, он не мог. Однако от отнесся к сообщению дочери серьезно. К тому времени он уже стал свидетелем многих непредсказуемых действий Гитлера и его присных и понимал: возможно все. Марта вспоминала, что он набил ватой картонную коробку и прятал в нее телефонный аппарат всякий раз, когда беседа в библиотеке носила конфиденциальный характер
[640].
Со временем Додды начали замечать, что их дни омрачены чувством неопределенной тревоги. Постепенно менялся весь образ их жизни. Изменения происходили медленно, как ядовитый туман проникая в каждую пору бытия. Наверное, нечто подобное испытывали все, кто жил тогда в Берлине. Люди начинали иначе относиться к выбору сотрапезников за ланчем, а также кафе и ресторанов, которые посещали, потому что ходило множество слухов о том, что некоторые заведения (в частности, бар отеля «Адлон») были излюбленными мишенями агентов гестапо. На улице, поворачивая за угол, берлинцы немного задерживались, чтобы проверить, не идет ли за ними кто-то, кого они заметили за предыдущим углом. Самые обычные беседы велись осторожно, особое внимание обращали на то, не мог ли кто-нибудь случайно услышать разговор; раньше люди никогда так не делали. У берлинцев также вошло в привычку при встрече на улице с другом или знакомым быстро оглядываться по сторонам. Это был так называемый немецкий взгляд (der deutsche Blick)
[641].
В домашней жизни Доддов оставалось все меньше места для свободы. С особым недоверием они начали относиться к дворецкому Фрицу, умеющему передвигаться бесшумно. Марта подозревала, что он подслушивает ее разговоры с друзьями и любовниками, которых она принимала в доме. Когда он входил в комнату во время семейного разговора, беседа увядала или делалась бессвязной, это была почти неосознанная реакция на его появление
[642].
Возвращение Доддов домой после короткого отпуска или проведенных вне дома выходных омрачалось мыслями о том, что в их отсутствие в доме могли установить новые подслушивающие устройства или усовершенствовать установленные ранее. «Слова, написанные на бумаге, слишком бесстрастны, они не позволяют рассказать, чтó слежка делает с человеком», – писала Марта
[643]. Она мешала вести привычные бытовые разговоры – «устраивать семейные советы; свободу слова и свободу действий приходилось ограничивать до такой степени, что мы утратили всякое сходство с нормальной американской семьей. Каждый раз, когда нам хотелось поговорить, мы заглядывали за углы и за дверь, проверяли, не слишком ли близко стоит телефон, и говорили шепотом». Постоянное напряжение плохо сказывалось на матери Марты. «Со временем этот ужас лишь становился сильнее, – писала Марта, – и необходимость проявлять учтивость при общении с нацистскими чиновниками, с которыми она вынуждена была встречаться и сидеть рядом, развлекая их, стала для нее почти непосильным испытанием»
[644].
Марта заметила, что в разговорах с друзьями начала использовать несложные шифры (такая практика все шире распространялась в Германии того времени)
[645]. Ее подруга Милдред в письмах домой тоже использовала специальный шифр – слова и фразы следовало понимать в обратном смысле
[646]. Люди привыкали говорить и писать так, чтобы посторонние не могли понять, о чем речь. Питер Олден, американский профессор, друг Додда, писал ему 30 января 1934 г., что получил письмо от родственника, проживавшего в Германии. Тот сообщал, что разработал особый шифр, который планирует использовать в дальнейшей переписке. Слово «дождь» (независимо от контекста) должно было означать, что его отправили в концентрационный лагерь; слово «снег» – что его пытают. «Это представляется мне абсолютно невероятным, – писал Олден. – Если вы считаете, что это нечто вроде неудачной шутки, возможно, вы сочтете возможным как-то сообщить мне об этом в ответном письме»
[647].
Осторожный ответ Додда – наглядный пример того, как можно высказаться предельно ясно, не сказав ничего прямо и не вызывав никаких подозрений. Посол пришел к убеждению, что немецкие спецслужбы перехватывают и читают даже дипломатическую корреспонденцию. Все большее беспокойство вызывало и количество работавших в консульстве и посольстве немцев. Особое внимание высокопоставленных чиновников консульства привлекал один старый работник, Генрих Рохолл, который помогал готовить отчеты для американского торгового атташе, чей офис размещался на первом этаже здания на Бельвюштрассе. В свободное время Рохолл основал пронацистскую организацию – Ассоциацию немецких студентов, учившихся в Америке, выпускавшую периодическое издание Rundbriefe. Как явствует из служебной записки исполнявшего обязанности генконсула Гейста, отправленной в Вашингтон, Рохолла застали за «попыткой ознакомиться с содержанием конфиденциальных отчетов торгового атташе»
[648]. «Он также общался с другими немцами, работавшими в консульстве и помогающими составлять отчеты, и негласно давал им понять, что их деятельность должна быть во всех отношениях полезна режиму», – писал Гейст. В одном из номеров Rundbriefe Гейст обнаружил статью с «уничижительными намеками в адрес посла, а также мистера Мессерсмита». Для Гейста это стало последней каплей. Он уволил Рохолла, обвинив его в «открытом проявлении нелояльности к руководству».
Додд понял: лучший способ обеспечить приватность разговора – провести его во время прогулки по Тиргартену и его окрестностям. Додд часто беседовал там со своим коллегой из Великобритании – сэром Эриком Фиппсом. «В половине двенадцатого я буду прогуливаться по Герман-Геринг-штрассе близ Тиргартена, – как-то утром, в десять часов, по телефону сообщил британскому послу Додд. – Не могли бы мы встретиться там, чтобы немного поговорить?»
[649] Фиппс в свою очередь однажды прислал Додду рукописную записку такого содержания: «Может быть, встретимся завтра в полдень на Зигеcаллее, между Тиргартенштрассе и шоссе Шарлоттенбургер, на правой стороне (если смотреть отсюда)?»
[650]
