Гитлер отнесся к деятельности этой организации пренебрежительно. Он заявил, что ее усилия ни к чему не приведут – вне зависимости от того, сколько денег удастся собрать. Канцлер добавил, что евреи непременно используют ее для «нападок на Германию и создания бесчисленных проблем».
Додд возразил, что подход Германии к данному вопросу наносит огромный ущерб ее репутации в Америке. Как ни странно, Додд стремился достичь компромисса с диктатором, найти точки соприкосновения позиций США и Германии. Он сказал:
– Вы знаете, что в нашей стране евреи сейчас занимают целый ряд высоких постов – как в Нью-Йорке, так и в Иллинойсе.
Он перечислил нескольких «выдающихся непредубежденных иудеев». В частности, он упомянул Генри Моргентау-младшего, с января занимавшего пост министра финансов. Додд объяснил Гитлеру, что «в случаях возникновения сложностей из-за чрезмерной активности евреев в университетской жизни или сфере государственного управления американцам всегда удавалось перераспределять должности и посты таким образом, чтобы не давать повода для серьезных обид, и богатые евреи не прекращали финансовую поддержку организаций и ведомств, сокративших количество евреев на высоких постах». Он привел пример из своей жизни в Чикаго и добавил: «Евреи в штате Иллинойс уже не являются серьезной проблемой».
В меморандуме Додд пояснил: «Моя идея заключалась в том, чтобы предложить иную процедуру взамен той, которая использовалась здесь, – разумеется, не давая никаких прямых рекомендаций».
Гитлер резко ответил:
– В России евреи занимают 59 % высоких постов, они разрушили эту страну и теперь собираются разрушить Германию.
Еще больше разъярившись, канцлер провозгласил:
– Если они будут продолжать в том же духе, мы покончим с ними в нашей стране.
Это был неловкий момент. Додда, скромного последователя Джефферсона, учили относиться к государственным деятелям как к людям, мыслящим рационально, но вот перед ним сидел лидер одной из величайших стран Европы, который в припадке почти животной ярости грозился уничтожить часть граждан этой страны. Это было что-то невероятное, идущее вразрез с опытом и представлениями посла.
Сохраняя внешнее спокойствие, Додд снова перевел разговор на то, как видят ситуацию в Америке, и заявил Гитлеру, что «общественность Соединенных Штатов твердо убеждена, что в немецком народе и, возможно, правительстве Германии царят милитаристские, если не откровенно воинственные, настроения» и что «у большинства граждан США складывается впечатление, что Германия готовится развязать войну». Посол спросил:
– Есть ли для этого какие-либо реальные основания?
– Абсолютно никаких, – ответил Гитлер; судя по всему, приступ ярости прошел. – Германия хочет мира и будет делать все, что в ее силах, для поддержания мира. Но Германия требует равноправия в вопросе вооружений, и она его получит.
Додд предупредил, что Рузвельт придает огромное значение уважительному отношению к существующим государственным границам.
– По этому вопросу, – ответил Гитлер, – позиция Рузвельта совпадает с моей позицией.
Он заявил, что «очень признателен» за это американскому президенту.
– Если так, – ответил Додд, – может быть, Германия подумает об участии в новой международной конференции по разоружению?
Гитлер проигнорировал этот вопрос и снова обрушился на евреев, обвиняя их в распространении представления, что Германия хочет войны.
Но Додд вернул канцлера к предыдущему вопросу:
– Согласен ли Гитлер со следующими двумя тезисами: никакая страна не должна вторгаться в границы другой и что европейским государствам следует договориться о создании единой контрольной комиссии и уважать решения этого органа?
– Да, – ответил Гитлер «с жаром», по выражению Додда.
Позже Додд так описывал Гитлера в дневнике: «Он настроен романтически, он плохо осведомлен о великих исторических событиях, происходивших в Германии, и о ее великих людях». Он «фактически совершал преступления». Он «несколько раз недвусмысленно подчеркивал, что народ выживает только в борьбе и гибнет из-за мирной политики». Он «насаждал и продолжает насаждать в народе стремление к войне».
Но как это совмещалось с многочисленными заверениями Гитлера в мирных намерениях Германии? Как и прежде, Додд верил, что Гитлер был «абсолютно искренен», когда говорил, что хочет мира. Впрочем, теперь посол понял (как до него понял это Мессерсмит), что истинная цель Гитлера – выиграть время, чтобы Германия смогла вновь вооружиться. Гитлер хотел мира лишь для того, чтобы подготовиться к войне. «В его подсознании, – писал Додд, – сидит древняя немецкая идея доминирования в Европе с помощью военной силы».
•••
Додд готовился отбыть за океан. Он собирался отсутствовать два месяца. Его жена, Марта и Билл оставались в Берлине. Он знал, что будет по ним скучать, но ему не терпелось взойти на борт корабля, который доставит его в Америку, где ждала любимая ферма. Менее радужной была перспектива встреч в Госдепартаменте, которые предстояли ему сразу после прибытия. Он планировал использовать их для продолжения борьбы за социальное равенство в дипкорпусе США и открыто бросить вызов членам «очень престижного клуба» – заместителю госсекретаря Филлипсу, Моффату, Карру, а также помощнику госсекретаря Самнеру Уэллесу, который становился все более влиятельной фигурой. Уэллес тоже окончил Гарвард; кроме того, он был доверенным лицом Рузвельта (а также исполнял роль «пажа» – мальчика, несущего шлейф невесты, на свадьбе Рузвельта в 1905 г.). Наконец, он внес весомый вклад в разработку президентской «политики добрососедства». Додд предпочел бы вернуться в Америку с вескими доказательствами того, что его подход к дипломатии, нацеленный на выполнение наказа Рузвельта служить живым примером и проводником американских ценностей, заставил нацистов вести себя более цивилизованно. Однако пока он добился лишь того, что начал испытывать к Гитлеру и его заместителям глубокое отвращение. Ему было жаль былой Германии – той Германии, которую он помнил и которая ушла в небытие, уступив место новой.
Однако незадолго до отъезда блеснул луч надежды – произошло событие, позволившее послу заключить, что его усилия, быть может, не пропали даром: 12 марта Ганс-Генрих Дикхофф, высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел Германии, на заседании Немецкого пресс-клуба объявил, что отныне власти будут требовать, чтобы аресты производились только после предъявления официального ордера и что печально известная тюрьма «Колумбия-хаус» будет закрыта
[678]. Додд считал, что принятию этого решения немало способствовал именно он, американский посол.
Его наверняка меньше порадовало бы известие о непубличной реакции Гитлера на их недавнюю встречу. Об этой реакции писал Путци Ханфштангль: «Додд не произвел на Гитлера никакого впечатления. Гитлер относится к нему едва ли не с жалостью»
[679]. После встречи канцлер заметил: «Der gute
[680] Додд. Ужасно говорит по-немецки. Нес какую-то ахинею».
