Ханфштангль продолжал:
– Раньше в свободное от шпионажа в пользу рейхсвера время он разводил кур. Он вышиб Дильса из гестапо. Гиммлер ненавидит всех, но особенно Рёма. Но теперь против Рёма объединились все – и Розенберг, и Геббельс, и этот куровод.
(Он имел в виду Альфреда Розенберга, рьяного антисемита, возглавлявшего в нацистской партии бюро по международным отношениям.)
Описывая этот диалог в дневнике, Белла Фромм добавляла: «Среди деятелей нацистской партии нет ни одного, кто ради продвижения по карьерной лестнице с радостью не перерезал бы горло любому соратнику».
Свидетельством изменения политического климата в Берлине стал другой прием, на первый взгляд совершенно невинный, но, однако, вызвавший глубокие разрушительные последствия. Гостей принимал богатый банкир Вильгельм Регенданц, друг семьи Додд (к счастью, именно на это мероприятие Додды приглашены не были)
[746]. В один из майских вечеров Регенданц устроил званый ужин на своей роскошной вилле в Далеме – районе на юго-западе Большого Берлина, славившемся красивыми жилыми домами, а также близостью к Груневальду.
Регенданц, отец семерых детей, был членом организации «Стальные каски» (Stahlhelm) – объединения бывших армейских офицеров, придерживавшихся консервативных взглядов. Он любил собирать вместе представителей самых разных кругов – на трапезы, дискуссии и лекции. На тот ужин Регенданц пригласил двух именитых гостей – французского посла Франсуа-Понсе и капитана Рёма. Обоим уже доводилось бывать у него.
Рём явился в сопровождении троих молодых офицеров СА, среди которых был юный адъютант – кудрявый блондин по прозвищу Красавчик граф – секретарь главы СА, по слухам иногда исполнявший также обязанности любовника. Гитлер позже назовет эту встречу «тайной вечерей», хотя на самом деле гости вовсе не пытались скрыть свое присутствие на банкете. Они оставили автомобили перед домом, на улице, у всех на виду, и узнать имена владельцев по правительственным номерам не составляло труда.
Два самых важных гостя представляли собой довольно странную пару. Франсуа-Понсе, мягко говоря, недолюбливал шефа СА, о чем он прямо пишет в своих мемуарах «Роковые годы»: «Я всегда питал глубокое отвращение к Рёму и по возможности старался избегать его, несмотря на важную роль, которую он играл в Третьем рейхе». Но Регенданц «умолял» Франсуа-Понсе прийти.
Позже в письме в гестапо Регенданц попытается объяснить свое настойчивое желание свести этих двоих вместе. Он утверждал, что идею устроить ужин ему подал Франсуа-Понсе, который якобы досадовал на то, что ему никак не удается встретиться с самим Гитлером, и попросил Регенданца поговорить с кем-нибудь из ближайшего окружения канцлера и передать ему просьбу. Регенданц полагал, что Рём может оказаться полезным посредником. Он уверял, что, приглашая гостей на ужин, он еще не знал о конфликте между Гитлером и Рёмом; напротив, убеждал он гестапо, «считалось, что Рём пользуется полнейшим доверием канцлера и горячо предан ему. Соответственно, все верили, что, сообщив что-то Рёму, можно донести информацию до фюрера».
За ужином к мужчинам присоединилась миссис Регенданц. Вместе с ней пришел его сын Алекс, готовившийся стать специалистом по международному праву. После трапезы Рём и французский посол удалились в библиотеку Регенданца для неофициальной беседы. Рём говорил о военных вопросах, уверял, что не интересуется политикой, что считает себя лишь солдатом, офицером. «Разговор закончился во всех отношениях безрезультатно», – заверял Регенданц гестапо.
Вечер подошел к концу, к радости Франсуа-Понсе. «Еда была отвратительная, разговоры – пустые, – вспоминал он. – Рём спал на ходу и просыпался лишь для того, чтобы пожаловаться на здоровье – на ревматизм, который он надеялся вылечить в Висзе». (Речь шла о курорте на озере Висзе, где Рём собирался избавиться от недуга.) «Возвращаясь домой, – писал Франсуа-Понсе, – я проклинал нашего хозяина за скучный вечер».
Неизвестно, каким образом гестапо узнало об ужине и о том, кто на нем присутствовал. Так или иначе, к тому времени за Рёмом, несомненно, уже пристально следили, да и по номерам автомобилей, припаркованных у дома Регенданца, нетрудно было установить личности гостей.
Впоследствии этот ужин приобрел печальную известность. В середине лета британский посол Фиппс отметил в дневнике: из семи человек, сидевших в тот вечер за столом в особняке Регенданца, четверо убиты; один, спасая свою жизнь, бежал из страны; еще одного отправили в концентрационный лагерь.
Фиппс писал: «Количеству жертв одного-единственного званого ужина позавидовали бы даже Борджиа
[747]».
•••
А вот еще один случай.
24 мая, в четверг, Додд пешком отправился на деловой завтрак с одним из высокопоставленных чиновников немецкого министерства иностранных дел – Гансом-Генрихом Дикхоффом, занимавшим, по выражению Додда, «пост, аналогичный должности помощника госсекретаря»
[748]. Они встретились в маленьком ресторанчике в укромном уголке Унтер-ден-Линден, широкого бульвара, который тянется от Бранденбургских ворот на восток. Завязался разговор, который Додд нашел весьма интересным.
Додд решил встретиться с Дикхоффом главным образом для того, чтобы выразить свою обеспокоенность в связи с речью Геббельса, в которой тот сравнивал евреев с сифилисом. Эта речь выставила его, Додда, наивным дурачком, а ведь он столько сделал для того, чтобы успокоить еврейские протесты в Америке. Посол напомнил Дикхоффу об обещании властей Рейха закрыть тюрьму «Колумбия-хаус» и запретить аресты без предъявления ордера на арест, а также о других аналогичных посулах, призванных показать, что преследование евреев в Германии «становится менее жестоким».
