Эдгар Юнг, спичрайтер Папена, держался еще более спокойно. К тому времени он уже твердо знал, что за текст марбургской речи поплатится головой. Историк Уилер-Беннет тайно встретился с ним в лесу под Берлином. «Он держался совершенно спокойно и был настроен фаталистически, – вспоминал Уилер-Беннет об этой беседе с глазу на глаз, – но говорил свободно, как человек, у которого нет будущего и которому, следовательно, нечего терять. Он многое мне рассказал»
[789].
Между тем риторика режима становилась все более угрожающей. В радиообращении 25 июня, в понедельник, Рудольф Гесс предупредил: «Горе тому, кто обманет наше доверие, полагая, что посредством восстания может послужить делу революции»
[790]. Партия, заявил он, ответит на бунт сокрушительным ударом, руководствуясь принципом «если бить, так сильно».
Утром следующего дня, 26 июня, во вторник, экономка Эдгара Юнга, войдя в его дом, увидела, что там все вверх дном: мебель повалена, повсюду валяется одежда, бумаги разбросаны. На шкафчике для лекарств, висевшем в ванной комнате, Юнг нацарапал одно-единственное слово: «ГЕСТАПО»
[791].
•••
А Дильс в это время готовился принести присягу и занять пост регионального комиссара Кёльна. На церемонию прилетел Геринг. Его белоснежный самолет четко вырисовывался на фоне ясного голубого неба; стоял «прекрасный летний день, какие часто выдаются в Рейнской области», как писал Дильс
[792]. На церемонию Дильс явился в черной эсэсовской форме; Геринг был в белой форме собственного дизайна. По завершении мероприятия он отвел Дильса в сторону и посоветовал: «Несколько дней будьте осторожны».
Дильс последовал его рекомендации. Он уже неплохо научился вовремя исчезать и вскоре уехал из города, чтобы немного отдохнуть в раскинувшихся неподалеку горах Айфель.
Глава 45
Страдания миссис Черрути
28 июня 1934 г., в четверг, посол Додд написал в дневнике: «Из-за всех этих событий в последние пять дней атмосфера в Берлине стала более напряженной, чем в какой-либо другой период с момента моего приезда в Германию»
[793]. Речь Папена оставалась одной из главных тем повседневных разговоров. С нарастающей яростью Гитлер, Геринг и Геббельс предостерегали, что любого, кто дерзнет противостоять государству, ждут печальные последствия. В телеграмме, отправленной в Госдепартамент, Додд сравнивал эту атмосферу угроз со временами Великой французской революции: «Ситуация во многом напоминает ситуацию в Париже в 1792 г., когда жирондисты и якобинцы боролись за власть»
[794].
В доме посла был еще один источник тревоги, не имевший отношения к погоде и неустойчивой политической ситуации. Вопреки желанию родителей, Марта продолжала готовиться к поездке в Россию. Она уверяла, что ее интерес вовсе не связан с коммунизмом как таковым, а скорее объясняется любовью к Борису и растущим отвращением к нацистской революции. Она признавала, что Борис – убежденный коммунист, но утверждала, что на ее политические взгляды влияет лишь его «особый магнетизм, простота и любовь к родине»
[795]. Она говорила, что по-разному относится «к нему самому, его убеждениям и политической системе его страны – страны их общего будущего», и настаивала, что должна совершить путешествие в Россию без него.
Марте хотелось увидеть как можно больше городов и регионов России, и она решила проигнорировать совет Бориса побывать лишь в нескольких крупных городах. Он хотел, чтобы она начала глубже понимать его родину, не ограничиваясь поверхностными впечатлениями рядового туриста. К тому же он понимал, что по его стране просто невозможно путешествовать с такой же скоростью и комфортом, как по Западной Европе, да и большие и малые российские города не так красивы и уютны, как живописные деревушки Германии и Франции. Действительно, Советский Союз вовсе не был тем раем для рабочих, каким он рисовался многим зарубежным наблюдателям, придерживавшимся левых взглядов. При Сталине крестьян силой загоняли в огромные коллективные хозяйства
[796]. Многие сопротивлялись, и в результате, по некоторым оценкам, около 5 млн человек (мужчин, женщин и детей) просто исчезли; огромное количество людей отправляли в трудовые лагеря, разбросанные по огромной территории страны. Жилье было неблагоустроенное, потребительские товары практически не продавались. Небывалый голод опустошал Украину. Стремительно сокращалось поголовье скота. С 1929 по 1933 г. поголовье крупного рогатого скота уменьшилось с 68,1 до 38,6 млн лошадей – с 34 до 16,6 млн. Борис прекрасно понимал, что обычный турист вряд ли придет в восторг от материального и социального ландшафта страны, а особенно от унылых нарядов российских рабочих, тем более что он и без того будет вымотан путешествием в трудных условиях и в постоянном сопровождении интуристовского гида, предписанном советскими правилами.
Несмотря на все это, Марта выбрала Тур № 9 (Волга – Кавказ – Крым)
[797]. Путешествие должно было начаться 6 июля с перелета из Берлина в Ленинград; прежде Марте еще не доводилось летать на самолете. После двух дней пребывания в Ленинграде предстояло поездом добраться до Москвы, провести там четыре дня и на ночном поезде отправиться в Горький. Состав должен был прибыть туда в 10:04, а через два часа туристы должны были сесть на пароход и совершить четырехдневный круиз по Волге с остановками в Казани, Самаре, Саратове и Сталинграде. В последнем городе их возили на тракторный завод (это была обязательная часть программы). Из Сталинграда Марта должна была по железной дороге отправиться в Ростов-на-Дону, где могла при желании посетить государственную ферму. Этот пункт программы попахивал капитализмом – за визит на ферму требовали дополнительную плату. Далее Марту ждали Орджоникидзе, Тифлис, Батуми, Ялта, Севастополь, Одесса, Киев, после чего она должна была наконец на поезде вернуться в Берлин. Предполагалось, что она прибудет туда 7 августа, на тридцать третий день путешествия, ровно в 19:22, как было указано с оптимистической точностью.
