На фоне все новых и новых сообщений Гиммлера и Геринга о том, что Рём замышляет переворот, это известие убедило Гитлера: пришло время действовать. Геринг отбыл в Берлин, чтобы провести необходимую подготовку. Гитлер распорядился привести рейхсвер в состояние боевой готовности, хотя планировал задействовать в основном отряды СС. Канцлер позвонил одному из главных заместителей Рёма и приказал всем руководителям СА в субботу утром собраться на совещание в Бад-Висзе близ Мюнхена, где Рём с комфортом поправлял здоровье в отеле «Хансельбауэр»; вечером той пятницы оздоровительные процедуры заключались в обильных возлияниях. Его помощник Эдмунд Хайнес улегся в постель с хорошеньким 18-летним штурмовиком.
В Бад-Годесберге к Гитлеру присоединился Геббельс. Они беседовали на террасе отеля. Внизу ревело очередное шествие. Голубые вспышки молний озаряли небо над Бонном, рокотал гром, усиленный акустическими особенностями долины Рейна.
Впоследствии Геббельс с мелодраматической страстью описывал волнующие моменты, предшествовавшие принятию Гитлером окончательного решения. Воздух замер. Надвигалась гроза. Хлынул дождь. Они с Гитлером еще немного посидели на террасе, наслаждаясь освежающим ливнем. Гитлер смеялся. Затем оба ушли в помещение. Как только гроза кончилась, вернулись на террасу. «Фюрер был серьезен и задумчив, – вспоминал Геббельс. – Он смотрел во тьму ночи – тьму, которая после очищающей бури мирно окутала бескрайний, полный гармонии пейзаж».
Несмотря на ливень, толпа на улице не спешила расходиться. «Никто из великого множества людей, стоявших внизу, не знал, чтó вот-вот должно было произойти, – писал Геббельс. – Даже среди тех, кто был рядом с Гитлером на террасе, лишь немногие знали это. В тот час он был как никогда достоин нашего восхищения. Ни один мускул не дрогнул на его лице, выдавая то, что творилось у него в душе. Но мы – те немногие, кто всегда поддерживал его в трудные времена, – знали, что он глубоко скорбит и что при этом полон решимости безжалостно истребить бунтовщиков-реакционеров, под лживым лозунгом второй революции нарушающих клятву верности ему».
Уже после полуночи позвонил Гиммлер с новыми дурными вестями. Он сообщил Гитлеру, что Карл Эрнст, командир берлинского подразделения СА, привел свои отряды в состояние боевой готовности. Гитлер вскричал:
– Да это путч!
На самом деле, как Гиммлер наверняка знал, Эрнст в тот момент направлялся в Бремен – он совсем недавно женился, и молодожены намеревались отправиться в круиз. У них был медовый месяц.
•••
В два часа ночи (уже наступила суббота, 30 июня 1934 г.) Гитлер покинул отель «Дрезден». Автомобиль быстро доставил его в аэропорт, где канцлер поднялся на борт Ю-52, одного из двух самолетов, всегда стоявших наготове, чтобы он в любой момент мог ими воспользоваться. К нему присоединились два адъютанта и Виктор Лютце – старший офицер СА, которому он доверял. (Именно Лютце рассказал Гитлеру об уничижительных комментариях Рёма после выступления канцлера перед старшими офицерами армии и СА в феврале 1934 г.) Водители Гитлера тоже взошли на борт. Во втором Ю-52 разместился отряд вооруженных эсэсовцев. Оба самолета вылетели в Мюнхен, где приземлились в половине пятого утра, уже на восходе. Один из водителей Гитлера, Эрих Кемпка, поразился красоте утра, и свежести воздуха, промытого дождем, и траве, «сверкавшей в утреннем свете».
Вскоре после посадки Гитлеру сообщили еще одну возмутительную новость, переполнившую чашу его терпения: выяснилось, что накануне по улицам Мюнхена с гневным маршем прошли около 300 штурмовиков. Но канцлеру не сообщили, что демонстрация была спонтанной и что ее организовали преданные ему люди, сами видевшие угрозу, сами считавшие, что их предали, сами опасавшиеся, что их атакует регулярная армия.
Ярость Гитлера достигла предела. Он заявил, что это «самый черный день» в его жизни. Он решил, что не может себе позволить дожидаться даже собрания руководителей СА, которое должно было начаться в Бад-Висзе в то утро, через несколько часов. Он повернулся к Кемпке и приказал:
– В Висзе, и как можно скорее!
Геббельс позвонил Гитлеру и произнес кодовое слово, означавшее, что пора начинать берлинскую фазу операции. Слово было вполне невинное – «Колибри».
•••
А в Берлине поздние северные сумерки еще медлили на горизонте, когда Додды готовились провести у себя дома безмятежный пятничный вечер. Додд читал книгу, попивая свой обычный дижестив из персикового компота и молока. Его жена позволила себе немного помечтать о предстоящем большом приеме, который планировалось устроить в саду, – они с Доддом хотели дать его 4 июля, в День независимости. До приема оставалось лишь несколько дней, и уже были приглашены все сотрудники посольства и несколько сот других гостей. Билл в тот день ночевал дома – он планировал утром покататься на семейном «бьюике». Марта тоже с нетерпением ждала наступления утра: они с Борисом хотели отправиться в очередную загородную поездку, на этот раз – на берег озера в районе Ванзе, где собирались устроить пикник и позагорать. Через шесть дней Марта должна была отправиться в Россию.
За окнами, в парке мерцали огоньки сигарет. Время от времени по Тиргартенштрассе с шорохом проносился какой-нибудь большой открытый автомобиль. Огни тиргартенских фонарей были окружены светящимися нимбами, в них вилась мошкара. Белоснежные статуи на Зигесаллее проступали в темноте, как призраки. Эта ночь была более жаркой и безветренной, чем первая ночь Марты в Берлине, которую она сочла такой чарующей, но очень похожа на нее: то же ощущение покоя и безмятежности, свойственных маленьким городкам.
Часть VII
Когда всё изменилось
Глава 47
«Расстрелять, расстрелять!»
На следующее утро, в субботу, 30 июня 1934 г., Борис подъехал к дому Доддов на своем «форде» с открытым верхом, и вскоре, вооружившись корзинкой для пикников и одеялом, они с Мартой отправились на юго-запад, в район Ванзе. Эти места издавна окружал ореол романтики и драматических любовных страстей. На озере Клайнер-Ванзе в 1811 г. покончил с собой немецкий поэт Генрих фон Клейст, предварительно застрелив свою возлюбленную, которая была на последней стадии неизлечимой болезни. Марта и Борис направлялись на маленькое озеро Гросс-Глинике, расположенное значительно севернее. Марта любила его больше других – там не было толп отдыхающих.
Еще не проснувшийся город изнывал от предчувствия жары. Для фермеров и рабочих день обещал быть трудным, но для тех, кто намеревался позагорать у озера, погода была идеальная. Борис сидел за рулем. Молодые люди миновали центр столицы и приближались к окраинам. Казалось, все было спокойно. Другие берлинцы позже вспоминали, что и для них дальнейшие события стали полной неожиданностью. Прохожие «безмятежно разгуливали по улицам, занимались своими делами», – рассказывала Гедда Адлон, супруга хозяина отеля «Адлон»
[812]. Отель жил в обычном ритме, хотя наступающая жара грозила трудностями с логистикой при подготовке к банкету в честь короля Сиама. Банкет давали во Дворце Бельвю на берегу Шпрее в северной части Тиргартена. Служащие отеля на специальном фургоне должны были доставить туда по запруженным автомобилями жарким улицам (ожидалось, что днем температура воздуха перевалит далеко за 30 ℃) канапе и другие закуски.
