– С. Ч. тебе это рассказал? – Лэм наклонил голову к плечу. – Ты же его так называешь – С. Ч., «старый черт»?
Именно так Ривер мысленно именовал деда, но совершенно не мог представить, откуда это известно Лэму.
Лэм, прекрасно понимая, о чем думает Ривер, одарил его хищной ухмылкой:
– Ну да, Александр Попов был пугалом. А что еще тебе дедуля наговорил?
– В Риджентс-Парке на него составили досье, чтобы лучше представить замысел московского Центра. Но досье было обрывочным. Место рождения и все такое.
– И где же он родился?
– ЗТ-пять-три-два-три-пять.
– И меня почему-то совершенно не удивляет, что ты это запомнил.
– Там произошла какая-то авария, и весь город был разрушен, – сказал Ривер. – Такие подробности обычно запоминаются.
– Ну да, запоминаются. Если, конечно, это была авария. – Лэм выскреб остатки карри из алюминиевого лотка и отправил ложку в рот, не обращая внимания на взгляд Ривера. – Неплохо. – Он ловким движением руки отправил ложку в мусорку, подобрал остатки соуса последним куском наана. – На семерочку потянет.
– То есть его специально уничтожили?
Лэм вскинул брови:
– Об этом С. Ч. не упомянул?
– Мы подробности не обсуждали.
– Наверняка у него на то были свои причины. – Он задумчиво прожевал наан. – Я больше чем уверен, что твой дед без причины ничего не делал. Нет, это была не авария. – Он сглотнул. – Тебе все еще рано курить?
– Я все еще не такой дурак, чтобы курить.
– Поживешь – поймешь. – Лэм закурил, затянулся, выдохнул дым, всем своим видом давая понять, что ни на миг не задумывался о том, вредно ли это. – ЗТ, или как там он назывался, был исследовательской лабораторией. Частью ядерной гонки. Ну, это было еще до меня, разумеется.
– А я и не подозревал, что ядерное вооружение появилось еще до тебя.
– Вот спасибо. В общем, как мы потом предположили, московский Центр решил, что туда проник шпион. Что кто-то из тамошних жителей передает врагу сведения о советской программе ядерного вооружения. Врагу, то есть нам. Или нашим друзьям. – Лэм замер, двигалась лишь тонкая сизая струйка дыма, печально устремившаяся вверх от кончика сигареты.
– И город разрушили? – спросил Ривер.
– Во время уроков тайной истории твой дед никогда не упоминал о том, насколько все было серьезно? Да, разрушили. Сожгли дотла, чтобы скрыть то, чем там занимались.
– Город с населением тридцать тысяч человек?
– Ну, кое-кто уцелел.
– Город разрушили вместе с жителями…
– Так было эффективнее. Дабы удостовериться, что шпион прекратит свою деятельность. Самое смешное, что никакого шпиона не было.
– Ага, очень смешно, – сказал Ривер.
Ничего себе шуточки, подумал он.
– Крейн обожал об этом рассказывать, – добавил Лэм.
Эймос Крейн, задолго до Ривера, был одним из легендарных сотрудников Конторы. К сожалению, не в лучшем смысле. Волк в овечьей шкуре. Лис в курятнике.
– Крейн любил говорить, что этот эпизод был настоящим балаганом кривых зеркал. Они построили крепость, потом встревожились, что мы ее сожжем, поэтому сожгли ее сами, чтобы нам не досталось.
– А Попов был якобы одним из уцелевших? – спросил Ривер, представляя себе замкнутый круг. – Город разрушили, а потом, много лет спустя, создали из его пепла пугало, чтобы нам отомстить.
– Ну да, – сказал Лэм. – Говорю же, Крейну это очень нравилось.
– А что стало с Крейном?
– Его укокошила какая-то девица.
Те, у кого талантов поменьше, написали бы об этом целый роман, подумал Ривер.
Лэм встал, изумленно уставился на ближайшее дерево, будто пораженный красотами природы, приподнял ногу и пернул.
– Отличное карри, – сказал он. – А то иногда от него вечно живот крутит.
– И я еще задавался вопросом, почему ты не женат, – вздохнул Ривер.
Они перешли через дорогу.
– Так вот, – продолжил Лэм. – Пугало пугалом, но страху он нагнал. А Дикки Боу все равно умер. Между прочим, он был единственным, кто утверждал, что видел его своими глазами.
– По-твоему, мистер Эл как-то связан с легендой о Попове?
– Боу оставил сообщение на своем мобильнике, в котором именно это и говорится.
– Яд, не оставляющий следов, – сказал Ривер. – Предсмертное сообщение.
– Тебе не терпится излить душу?
– Ну… как-то это все чересчур.
– Тони Блэр у нас теперь посланник мира
[19], – напомнил Лэм. – По сравнению с этим все остальное – самое обычное дело.
Тут Риверу пришлось снова доставать бумажник. Они остановились у ларька с кофе.
– С молоком, – сказал Ривер продавцу.
– Кофе, – сказал Лэм.
– С молоком? – уточнил продавец.
– Нет, с коньяком. Спасибо, что спросил.
– Так же, как мне, – сказал Ривер.
Они взяли бумажные стаканчики и пошли дальше.
– Я не очень понимаю, зачем мы все это обсуждаем.
– Я знаю, ты считаешь, что я дурью маюсь, – сказал Лэм. – Но если я отправляю агента на операцию, то вооружаю его всеми имеющимися сведениями.
Смысл сказанного дошел до Ривера секунд через пять.
– На операцию?
– Давай-ка пропустим тот эпизод, где ты все за мной повторяешь.
– Ладно, – сказал Ривер. – Пропустим. На операцию. Куда?
– Надеюсь, у тебя все прививки сделаны, – сказал Лэм. – Ты едешь в Глостершир.
Мин ушел из офиса поздно. Неоплачиваемое рабочее время, обычная награда за пассивно-агрессивное поведение. В пять он выключил мобильник, чтобы Луизе, когда она позвонит, пришлось оставить сообщение, а в семь снова его включил. Сообщения не было. Он покачал головой. Сам виноват. Все шло слишком хорошо, и он лоханулся, сам того не заметив. Что ж, этим он и прославился. Выплеснул карьеру в унитаз и ушел домой спать; а наутро проснулся знаменитым. Все остальные смеялись, довольные тем, что если допускали промахи, то сами же вовремя и замечали, а не узнавали о них из самой популярной новостной радиопрограммы в стране.
И дело было не в том, что он упомянул Ширли. Это все на поверхности, как акулий плавник, рассекающий водную гладь. Нет, проблема крылась куда глубже: в их образе жизни, в их метаниях между двумя отвратными квартирками. В их будущем, где обоих ждал лишь совместный кабинет и никаких перспектив карьерного роста. И разумеется, в его прошлой жизни: дети, жена и дом, которых он оставил, когда карьера скатилась в дерьмо. Оставить-то их он оставил, но они никуда не делись, требовали от него времени, внимания и денег, и Луизу наверняка все это скоро начнет раздражать, а может, уже раздражает. Понятно, почему она расстроилась. И почему во всем этом виноват именно он, хотя он вовсе и не виноват.
