Звонила Кэтрин Стэндиш, а не Лэм.
– Тут вот какая странная штука… – сказала она.
Кэтрин вышла из кабинета, а Лэм закрыл окно, опустил шторку и налил себе стакан «Талискера», бутылка которого предсказуемо хранилась в нижнем ящике письменного стола. Лэм пил, и взгляд его становился все рассеяннее. Сторонний наблюдатель решил бы, что он погружается в пьяную дремоту, но Лэм дремлющий вел себя куда энергичнее. Во сне он вздрагивал, подергивался и иногда выкрикивал ругательства на иностранных языках. Сейчас он молчал и не двигался, только губы поблескивали. Сейчас Лэм притворялся валуном.
Наконец Лэм-валун произнес:
– А почему именно Апшот?
Если бы Кэтрин осталась в кабинете, то наверняка сказала бы: «А почему нет? Должны же они где-то обитать».
– Если бы это было где-то еще, я бы спросил: «А почему именно там?» – продолжал Лэм.
Но они обитали не где-то еще. Они обитали именно в Апшоте.
А тот, кто решил, что им там самое место, мыслил кремлевским умом в кремлевской голове. Такие люди не выбирают, чем бы позавтракать, не взвесив сначала все возможные последствия. Значит, Апшот выбрали по какой-то неизвестной причине, а не воткнули булавку в карту наобум.
Закрыв глаза, Лэм представил себе военную топографическую карту, которую ежедневно изучал с тех самых пор, как отправил Ривера Картрайта на задание. Апшот – крошечная деревушка, окруженная городками и поселками побольше, ни один из которых не имеет стратегического значения; все они угнездились в английской глубинке и представляют интерес лишь для заезжих туристов и фотографов. Здесь покупают антиквариат и дорогие свитера. Сюда переезжают, устав от жизни в городе. Именно такие уголки вспоминают, представляя себе типичные виды Англии, сразу вслед за Букингемским дворцом, Биг-Беном и матерью всех парламентов.
Точнее, поправил себя Лэм, именно такие уголки представят себе кремлевские умы в кремлевских головах, если подумают об Англии.
Он шевельнулся, выпрямился на стуле. Налил себе еще виски и выпил – два действия как две половинки одного непрерывного жеста. Потом ощупал воротник, убеждаясь, что так и сидит в плаще.
Было поздно, но Лэм не спал. А если он не спал, то не видел и причин, по которым должны спать другие.
Ему надо было свериться с русскими мозгами, поэтому он вышел из Слау-башни и направился на запад.
– Что-что? – переспросил Ривер.
Кэтрин повторила сказанное.
– Половина названных тобой фамилий: Баттерфилд, Хедли, Троппер, Мор…
– Троппер?
Помолчав, Кэтрин спросила:
– А что такого с Троппером?
– Нет, ничего. А кто еще?
Кэтрин огласила весь список: Баттерфилд, Хедли, Троппер, Морден, Барнет, Сэлмон, Уингфилд, Джеймс и прочие, всего семнадцать фамилий. Ривер встречался почти со всеми. Уингфилд… С Уингфилд его познакомили в церкви Святого Иоанна. Старушка лет восьмидесяти, с виду как птичка: блестящие глазки, острый носик. Когда-то работала на Би-би-си.
– Ривер?
– Да, слушаю.
– Мы думали, что мистер Эл приезжал в Апшот на встречу со связником. То есть с любым из них, Ривер. Похоже, что агентурная сеть цикад существует на самом деле. Прямо там, прямо сейчас.
– А Томми Молт в списке есть? Молт, эм-о-эл-тэ.
В трубке послышался шелест распечатанных страниц.
– Нет, – ответила Кэтрин. – Молта нет.
– Ну, так я и думал, – сказал Ривер. – Ладно. Как там Луиза?
– Все так же. Завтра обеспечивает безопасность на встрече в верхах. Для твоего старого знакомца Паука Уэбба и его русских. Вот только…
– Что?
– Лэм раздобыл сведения о женщине, чья машина сбила Мина. Судя по всему, Псы поторопились, объявив аварию случайностью.
– О господи! А Луиза об этом знает?
– Нет.
– Кэтрин, присмотри за ней. Она ведь решила, что Мина убили. Если получит доказательства, то…
– Хорошо. Откуда ты знаешь, что она так решила?
– Потому что я и сам бы так решил. Ладно. Я буду действовать осторожно. Хотя, в общем-то, Апшот выглядит в точности как на карте – деревушка в глубинке, живописные пейзажи.
– Родди пока не закончил проверку. Я с тобой еще свяжусь.
Ривер еще немного постоял в темноте. Келли, подумал он. Келли Троппер… Наверное, ее отец; он ведь раньше был известным столичным адвокатом. Именно такую легенду для агента глубокого внедрения придумали бы в Кремле. Но его дочь родилась после падения Берлинской стены. Нет никаких причин считать Келли частью агентурной сети. Неужели в этой деревушке взрастили новое поколение бойцов невидимого фронта холодной войны? А для чего? За что им сражаться? За возрождение Советского Союза?
За окном Томми Молт плеснул себе еще водки, вытащил что-то из кармана и сунул в рот. Потом отхлебнул из стакана. Из-под красного колпака комично торчали седые пряди. На скулах, туго обтянутых кожей, серебрилась щетина. Глаза живо блестели, но сам он выглядел донельзя усталым. Лихо заломленый колпак вносил фальшивую ноту в общую картину.
Ривер обернулся к ангару. На огромных дверях, выходящих к взлетной полосе, висел замок, но в боковой стене обнаружилась незапертая дверца. Ривер вошел и прислушался; ангар отозвался гулкой пустотой. Ривер обвел его лучом фонарика – ни шорохов, ни улепетывающих зверьков. Из теней проступали очертания самолета. «Сессна-скайхок». Ривер никогда не видел его вблизи, зато часто замечал, как он бороздит небо над Апшотом и с земли выглядит маленьким, будто игрушечным. Самолет оказался не слишком большим: примерно в полтора человеческих роста высотой, втрое больше в длину. Одномоторный, на четыре посадочных места, белый с синей окантовкой. Ривер дотронулся до крыла: холодный металл таил обещание жара, потенциального жара. Тут-то Ривер и осознал, что именно на этом самолете летала Келли. Этот факт был известен ему и раньше, но лишь сейчас он полностью его прочувствовал.
Центральная часть ангара пустовала, какие-то вещи были сложены под стеной. Ручка тележки торчала, как голова лошадки-качалки. На тележке виднелся какой-то груз, накрытый брезентом и обвязанный бельевой веревкой. Ривер сжал фонарик зубами, с трудом развязал узел и приподнял угол брезента. Он не сразу сообразил, что именно сложено на тележке – штабель мешков, по три в ряд. Он дотронулся до мешков. Как и самолет, они были холодными, но таили такой же потенциальный жар.
В шею Ривера впились две иглы.
Вспышка обожгла мозг, и мир превратился в дым.
В Уэнтвортской академии английского языка, на третьем этаже над магазином канцтоваров близ Хай-Холборна, все было тихо. Свет не горел. Это вполне устраивало Лэма. Он хотел застать Николая Катинского спящим. У человека, разбуженного среди ночи, всколыхнутся воспоминания, и он безропотно ответит на все вопросы.
