– А этого и не требовалось, – сказал Лэм. – Достаточно было осознавать, что однажды все может кончиться. – Он уставился на шариковую ручку в руке, будто не понимая, откуда она взялась. – Когда подготовлены абсолютно все пути к отступлению, у любого агента теплеет на душе.
– А у тебя такой вид, будто и это еще не все.
– Ага, – сказал Лэм. – Это еще не все.
Томми Молт задышал медленнее, спокойнее. Колеса тележки подскакивали на обломках того, что когда-то было полом, и Риверу казалось, что у него растрескались все кости и расшатались все зубы. Он продолжал дрожать, даже когда тележка остановилась. Натертое веревкой тело саднило, в ушах гулко пульсировала кровь. Ривера переполняла злость – злость на самого себя – и потому, что сглупил дважды за ночь, и потому, что догадывался о планах Молта, но не мог в них поверить. И не поверить в них тоже не мог.
Изоленту рывком содрали с губ. Кляп вытащили изо рта. Ривер глотнул ночной воздух и, восполняя недостаток кислорода, задышал полной грудью, прерывисто и так глубоко, что чуть не подавился.
– Правильно делаешь, – сказал Молт.
Ривер почти мог говорить.
– Зачем все это?
– По-моему, ты уже знаешь, Уокер. Кстати, Джонатан Уокер – дурацкий псевдоним.
– Меня так зовут.
– Нет. Этим именем тебя наградил Джексон Лэм. Ну оно тебе больше не пригодится.
Значит, Молт знал о Лэме. Знал, что Ривер – агент под прикрытием. Отпираться было бесполезно.
– Я должен был выйти на связь, – сказал Ривер. – Час назад. Меня будут искать.
– Да неужели? Один раз не позвонил, и за тобой вышлют спасателей? – Он стянул с головы красный колпак, вместе с торчавшими из-под него седыми космами. На самом деле Томми Молт был лысый – почти лысый, если не считать венчика седых волос, серебрившихся над ушами. – Вот если и завтра не позвонишь, тогда, может, и забеспокоятся. Но к тому времени они забеспокоятся совсем по другим поводам.
– Я видел груз на тележке.
– Вот и славно. Значит, тебе есть о чем подумать.
– Молт?
Но старик уже вышел из поля зрения Ривера, и слышны были только его шаги среди развалин.
– Молт!
А потом стихли и они.
Ривер осторожно повернул голову к небу. Втянул в легкие побольше воздуха и завопил, выгнув спину дугой, как будто злость пыталась вырваться откуда-то из нутра. Тележка затарахтела, веревки впились глубже, и вопль перешел в крик, который вскинулся к ветвям и заметался между стен вокруг. А Ривер так и остался лежать на спине, привязанный к тележке и окруженный темнотой. Высвободиться из пут он не мог, и криков его никто не слышал.
И, как он внезапно осознал, время поджимало.
Лицо Молли застыло под слоем крем-пудры, намазанным толсто, как масло на хлеб. Когда Лэм умолк, она с минуту помолчала, а потом сказала:
– По-твоему, это он. Катинский. Это он тогда похитил Дикки Боу.
– Да.
– И все это время выжидал, чтобы сделать следующий ход.
– Нет. Окончание холодной войны помешало ему привести в исполнение свой первоначальный план. Сейчас он задумал что-то другое. А Дикки Боу подвернулся очень кстати.
– А цикады? Они вообще существуют?
– Агентурную сеть легче всего скрыть, если противник считает, что ее не существует. Никто не стал искать агентов Александра Попова, поскольку мы решили, что они выдумка. Как и сам Попов.
– А Попова придумал Катинский.
– Да. А это означает, что Николай Катинский и есть Александр Попов, – сказал Лэм.
– Боже мой, Джексон, ты воскресил призрак!
Лэм оперся спиной о стену. В сумраке он выглядел моложе, наверное, потому, что вспоминал древнюю историю.
Молли не стала прерывать его размышления. В подвале, куда никогда не заглядывал солнечный свет, между стеллажей сгустились тени; Молли сознавала, что это просто игра воображения, обусловленная ходом биологических часов. Снаружи занимался рассвет. Риджентс-Парк никогда не спал по-настоящему и скоро стряхнет всю эту ночную шелуху, липкую паутину призрачных ощущений, скапливающуюся в темноте, о которой не подозревают сотрудники дневной смены.
Лэм шевельнулся, и Молли задала ему вопрос:
– И что же задумал Попов?
– Не знаю. Не знаю, что он задумал. И не знаю, почему именно сейчас.
– И почему он отправил всех агентов в Апшот.
– Да, и этого я тоже не знаю.
– Мертвые львы, – сказала Молли.
– Какие еще львы?
– Игра такая. Притворяешься мертвым. Лежишь. Не двигаешься.
– И чем же заканчивается игра? – спросил Лэм.
– Поднимается кавардак, – ответила Молли.
Мобильник лежал в кармане.
Это, подобно сведениям о брачных игрищах пингвинов, с одной стороны, утешало, с другой – озадачивало, но в общем не имело никакой практической ценности. Озадачивало по большей части то, что Молт не отобрал мобильник. Как бы там ни было, телефон с тем же успехом мог быть подвешен к веткам дерева, растущего среди развалин. Извлечь мобильник из кармана Ривер не мог.
Он перестал дергаться, потому что это причиняло боль. Вместо этого он начал мысленно перебирать всю имеющуюся у него информацию и догадки о том, что задумал Молт. Как бы далеко Ривер ни заходил в своих рассуждениях, он всегда возвращался к одному: к мешкам удобрений, аккуратно сложенным на тележке в ангаре.
Зачем Молт вообще его туда привел, если хотел держать это в секрете? А если Кэтрин права и в деревне скрываются советские агенты глубокого внедрения, какое отношение имеет к ним Молт? Впрочем, когда небо начало светлеть, эти вопросы отступили в тень, а их место заняли мешки удобрений.
Удобрения, подготовленные определенным способом, превращаются во взрывчатое вещество. В бомбу.
А Ривер видел мешки удобрений, сложенные рядом с самолетом, как багаж.
Лэм вышел покурить, но на тротуаре вспомнил, что сигареты у него кончаются, поэтому направился к станции метро и купил в круглосуточном магазинчике новую пачку. Вернулся к дверям Риджентс-Парка, прикурил новую сигарету от окурка и уставился на быстро светлеющее небо. С дороги уже доносился непрерывный гул уличного движения. Теперь дни начинались с постепенного накопления обрывочных сведений, хотя в молодости звучали ударом колокола.
Ник Даффи появился так же, как и раньше. Вышел из припаркованной машины и направился к Лэму.
– Ты слишком много куришь, – сказал он.
– А в самый раз – это сколько? – спросил Лэм.
Ветви деревьев через дорогу метались, будто потревоженные кошмарным сном. Даффи потер подбородок. Костяшки пальцев были сбиты в кровь.
