Она закрыла лицо руками. Айвор обнял ее и прижал к себе.
— Хорошо, Милли, хватит об этом.
— Нет. — Камилла покачала головой и отодвинулась. Слишком далеко она зашла в своих воспоминаниях. — Он был сердит. Видимо, девчонка не поддалась его обаянию. Он вошел ко мне в комнату. Я велела ему убираться, но он только рассмеялся и ответил, что он у себя дома, а вот я нахожусь здесь только потому, что его родители меня пожалели. Разумеется, он был прав.
— Нет-нет, он был не прав!
— В этом он был прав, — возразила Камилла. — Во всем остальном — нет, но в этом — прав. Он стал раздеваться. Я хотела выбежать из комнаты, но он поймал меня и швырнул на кровать. Я ударилась головой о стену и смутно слышала, как он говорил, будто такие девчонки, как я, обычно требуют за это деньги, но мне должно льстить уже то, что он собирается доставить мне удовольствие. Он влез на кровать. Я кричала и била его. Он заломил мне руки назад и навалился на меня всем телом. Я кричала и кричала все время, пока он меня насиловал. А когда он кончил, я уже не кричала. Только плакала. Он слез с кровати, натянул брюки и предупредил меня, что, если я кому-нибудь пожалуюсь, он будет все отрицать. И кому тогда поверят — ему или мне? Дело было ясное. Да к тому же он всегда мог привести пяток своих дружков, которые скажут, что я им охотно давала. Вот уж тогда меня точно выгонят из дома.
Поэтому я ничего никому не сказала. В течение месяца он еще дважды меня насиловал, пока я не собралась с силами и не убежала. Конечно, меня поймали. Может быть, я и сама хотела вернуться в этот дом. Я оставалась там, пока мне не исполнилось восемнадцать. А когда я покинула его, то твердо знала, что никто и никогда больше не будет использовать меня. Никто и никогда больше не заставит меня почувствовать себя ничтожеством.
Не зная, что делать, Айвор нерешительно протянул руку и вытер ей слезы.
— Ты сумела устроить свою жизнь, Милли.
— Да, конечно. — Она вздохнула, смахивая остатки слез. — Но мне не хочется на этом останавливаться, Айв.
— От этого никуда не денешься.
— Не денешься, — согласилась она. — Загонять боль внутрь — еще хуже. Я это знаю. Только если принимаешь ее просто как часть своего существования, тогда становится легче. Это не заставило меня возненавидеть людей, но я поняла, что значит быть жертвой.
Ему хотелось привлечь ее к себе, но он решил, что сейчас ее лучше не трогать.
— Как было бы хорошо, если бы я сумел залечить эту боль! — воскликнул он искренне.
— Старые раны, — пробормотала Камилла, — болят лишь время от времени. — Она почувствовала, что он не решается обнять ее, и ей стало грустно. — Я-то осталась та же, что и до того, как все тебе рассказала. Беда в том, что те, кто выслушивают подобные истории, сами меняются.
— Я не изменился! — Айвор потянулся к ней и отдернул руку. — Черт возьми, Милли! Я не знаю, что тебе сказать, что для тебя сделать. — Поднявшись, он пошел на кухню. — Могу приготовить тебе чай.
Она чуть не расхохоталась.
— Найт, ты думаешь, что это лекарство от всех болезней? Нет уж, спасибо.
— Чего ты хочешь? — настаивал он. — Только скажи!
— А почему бы тебе не сказать мне, чего ты хочешь!
— Чего я хочу… — Он подошел к окну, посмотрел в него и обернулся. — Я хочу вернуться в то время, когда тебе было пятнадцать, и разбить морду этому ублюдку. Я хочу причинить ему в тысячу раз больший вред, чем он причинил тебе. Затем я хочу отправиться еще дальше в прошлое и переломать ноги твоему отцу, а заодно и надавать по заднице твоей матери.
— Ну, это невозможно, — сказала она невозмутимо. — Придумай что-нибудь еще.
— Я хочу обнять тебя! — закричал он, сжимая кулаки в карманах. — Но боюсь тебя трогать!
— Мне не нужен твой чай и не нужно твое сочувствие. Так что если это все, что ты намерен предложить, то можешь убираться!
— Ты этого хочешь?
— Я хочу, чтобы меня принимали такой, какая я есть. Чтобы не ходили вокруг на цыпочках, как возле инвалида, потому что я пережила изнасилование и унижение.
Он опять потянулся к ней и снова одернул себя. Ведь я думаю не о ней, осознавал он, а о собственной ярости, собственном бессилии, собственной боли. Очень медленно он подошел к кровати и сел рядом с ней. Ее глаза все еще были влажными от слез и поблескивали в полумраке. Айвор обнял ее и нежно привлек к себе, так что ее голова легла ему на плечо.
— Никуда я не уйду, — пробормотал он. — Ладно?
Она вздохнула, устраиваясь поудобнее.
— Ладно.
* * *
Камилла проснулась на восходе солнца с тупой головной болью. Она сразу поняла, что Айвора рядом больше нет. Устало перевернувшись на спину, она потерла припухшие глаза.
Чего я ждала? — подумала она с горечью. Ни один мужчина не будет чувствовать себя уютно рядом с женщиной, выслушав историю вроде той, что она ему преподнесла. И с чего это ей вздумалось ворошить прошлое? Как она могла доверить ему самое потайное, если до сих пор никому этого не доверяла? Даже Гейджер, человек, которого она считала своим самым близким другом, знал только о детских приютах. А что касается остального, то она похоронила это в себе — до прошлой ночи.
Она не сомневалась, что ее разговор с Рут вызвал к жизни кошмарные воспоминания ее прошлого. Но ей надо было самой справиться с этим, выстоять, сохранить лицо. Увы, она не сумела. Тяжело вздохнув, Камилла села и уткнулась головой в колени.
Она любила Айвора. Теперь это было совершенно ясно. И любовь сделала ее глупой, уязвимой и несчастной. Она всегда подозревала, что так и будет, если она влюбится. Должно же быть от этого какое-то лекарство, подумала она. Лекарство, которое можно принять — и все пройдет. Вроде сыворотки против змеиных укусов.
Звук шагов заставил ее вскинуть голову. Ее глаза удивленно расширились при виде Айвора, входящего в комнату с подносом в руках.
За долю секунды, пока она не спрятала глаза, он прочел в них все, что она чувствовала. Она решила, что я смылся, мрачно подумал он. Надо доказать даме, что он верен ей, даже если она хочет от него избавиться.
— Доброе утро, лейтенант. Я полагаю, что у вас сегодня будет много хлопот!
— Совершенно верно.
Она настороженно смотрела, как он подходит к кровати и ставит поднос ей на колени.
— Что это значит? — Она указала на тарелки с гренками.
— Я тебе должен завтрак. — Помнишь?
— Ах, да… — Она попыталась улыбнуться. Любовь все еще делала ее глупой и уязвимой, но она уже не чувствовала себя несчастной. — Как ты здорово управляешься на кухне!
— У каждого свои таланты. — Он сел по-турецки с другой стороны подноса и взял одну гренку. — Я считаю, — он прожевал кусок и проглотил, — что, после того как мы поженимся, я буду заниматься готовкой, а ты — стиркой.
