Все дюны окрест вагона занимали враги в маскировочных халатах. Лежали, вжавшись в песок, накрыв головы сиреневыми капюшонами, закрыв лица тканевыми масками. Приподнимались на локтях, находили цель, стреляли — и тут же падали в песок. Они сливались с дюнами, как сахар с солью. Даже арбалеты были выкрашены в сиреневый цвет. Блеск глаз и наконечников болтов — вот и все, что выдавало стрелков. На глазах Аланис бригада выпустила пару дюжин шаров и поразила лишь одного врага.
— Бить их на перезарядке! — крикнул кто-то.
Но враги не вставали для перезарядки! Очевидно, за спиной каждого стрелка находился напарник. Стрелок отдавал ему арбалет и получал другой взамен, а напарник взводил оружие, прячась за дюной.
— Твари! — проревел Кабан. Боль в голосе — значит, ранен.
— Командир, это пустынники Лайтхартов, — доложил Муха. — Плохо дело.
Аланис тоже догадалась, кто атакует. Пустынные стрелки, или просто пустынники — особенное подразделение. Среди песков им попросту нет равных. Известны случаи, когда дюжина пустынников уничтожала вражескую роту — раз за разом появлялась ниоткуда, свирепо атаковала, исчезала без следа.
— Командир, вы с ними не справитесь, — сказала Аланис.
— Молчать, — рыкнул Пауль. — Вести огонь!
Персты Вильгельма яростно метали пламя, но почти все выстрелы лишь плавили песок. Чтобы увидеть замаскированного врага и прицелиться, требовалось хотя бы секунд пять, а враг не давал этих секунд. Пустынников было по меньшей мере вдесятеро больше. Дюжина следила за каждым окном. Сунься — проживешь секунду, не дольше.
— Камень убит!
— Используйте прикрытие! Багаж и трупы!
По вагону послышалась возня. Солдаты сваливали у окон сумки и котомки, складывали тела мертвецов, прятались за баррикадами. Ненадежная защита: с такой дистанции арбалетный болт прошибет и саквояж, и мертвое тело. Даже стенка вагона не всегда выдерживает попадание.
— Щепка ранен!
— Муха ранен!
— Командир, нас окружают!..
Верно: под прикрытием дюн цепочка пустынников бежала к голове поезда, а другая — к хвосту. Они заберутся в состав и с двух сторон атакуют вагон, занятый бригадой. Ворвутся сюда и задавят числом, либо — забросают факелами, сожгут заживо.
А обстрел с дюн продолжался. Болты разносили остатки стекол, рвали на лоскуты занавеси, крушили мебель, дырявили мертвые тела. Мухи тучами вились под потолком, от их жужжания темнело в глазах. Но зловоние слабело: ветер врывался в выбитые окна, насквозь продувал вагон, наметал лужицы песка. Кажется, он делался сильнее. И над дюнами все выше поднимались сиреневые хвосты.
Аланис поняла:
— Командир, они не окружают, а прячутся от ветра! Идет песчаная буря!
С каждою минутой ее правота становилась очевидней. Пустынники методично обстреливали вагон, но уже не старались попасть — просто били по окнам, прикрывая отход товарищей. Новые и новые отряды скользили за цепочкою дюн к хвосту состава. А ветер крепчал — трепыхались занавеси, скрипели и хлопали двери. Небо на севере приобретало густой фиолетовый цвет.
Пауль вошел в купе к Аланис:
— Как защититься от бури?
— Прятаться.
— Прятаться не станем. Пойдем в пустыню. Как повысить шанс выживания?
Аланис мало знала об этом, но все же — кое-что. Слыхала рассказы, видела картины в коллекции Фарвея: «Караванный путь», «Застигнуты бурей»… Прищурилась, восстановила в памяти одежду тех людей с полотен.
— Песок ядовит. Нужно защитить кожу, а особенно — рот, нос и глаза. Лицо полностью закрыть тканью, дышать сквозь материю, идти вслепую.
— Что-то еще?
— Они связывались веревкой.
— Кто — они?
— Люди на картине.
Обстрел совсем утих. Последние пустынники покидали дюны. Ветер выл во всех щелях вагона, становилось трудно говорить. Небо заливалось чернилами.
— Готовься к выходу! Слушай мою команду…
Пауль раздал приказы. Солдаты тщательно оделись, обернули головы и лица платками, для надежности опутав их веревками. Смотрели сквозь узкие щелки в материи, которые в любой миг можно задвинуть. Вещмешки привязали к телам со всею тщательностью. С четверых погибших сняли Персты. Оказалось, что один из раненых не может идти, и Пауль добил его, забрал его Предметы. Встали цепочкой вдоль коридора, связались веревкой, условились о знаках. Пауль занял ведущее место.
— Сойдя с вагона, закрываем глаза. Движемся на север до моей команды. Не сбавляем темп. Вперед!
Так чувствует себя человек, заживо завернутый в саван и погребенный. Глухой, непроглядный мрак. Глаза намертво закрыты, ткань зажимает веки. Дышать почти невозможно, каждый вдох стоит диких усилий. Земля беспощадно сдавливает тело. Любое движение — подвиг. Но человек, погребенный заживо, имеет преимущество: он может спокойно лежать в могиле.
Аланис должна идти.
Едва дыша, она двигалась сквозь черную тяжесть — сквозь патоку, могильную землю, сухую смолу. Дыхание забирало почти все силы, а нужно было еще преодолевать ветер и передвигать ноги. Чтобы не упасть, она клонилась навстречу ветру — так сильно, что уже не понять, идешь ты на двух ногах или ползешь на четвереньках. А может, плывешь в сплошном потоке песка.
От нехватки воздуха перед глазами багровело, грохотало в висках. Казалось, Аланис тонет. Приступами налетала паника. Смертельный ужас побуждал ее рвануться, загрести руками, скорее вынырнуть на поверхность. Безумным усилием воли она заставляла себя вспомнить, где находится.
Единственный ориентир давала веревка. Вернее, две веревки — спереди и сзади. Аланис хваталась за них руками, чувствовала легкое пульсирующее натяжение, и только так понимала: я пока еще не на Звезде, вокруг меня — люди. Чтобы не сойти с ума, необходимо думать о чем-то, и она стала думать: кто умрет из этих людей?
Муха и Кабан ранены. Наверное, они. Жаль. Нет, никого не жаль из этой своры, но как раз эти двое не сделали мне ничего плохого. Муха даже слегка веселил: сам тощий, а глазища — огромные, будто он удивляется всему, что видит.
А может быть, Швея? Он отрезал мне пальцы. Пускай сдохнет, сволочь. Но — лекарь. Единственный в отряде. Если Пауль сломает мне еще что-нибудь, кто вылечит?
А если сам Пауль? Он — крепкий бык, но идет первым. Споткнется обо что-то, куда-нибудь провалится. Было бы прекрасно! Его не станет — я смогу подчинить всех остальных. Будут служить, как собачонки. Прикажу им убить друг друга. Получу удовольствие…
Певца звали Ричи. Боги, как же он был хорош! Как сладко — тогда, в карете… И вино — красное на белой коже… Вернусь в Эвергард, скажу отцу. По праву Мириам, Ричи — мой! Никуда не отпущу. У императора будут альтессы, у меня — Ричи. Позову его. Сейчас же.
Ну да, прямо сейчас! Ричи споет мне сначала, а уж потом я сделаю с ним…
