Старик хромал на одну ногу и опирался на рукоять тележки, которую толкал перед собой. Над тележкой высилась рама из прутьев, через раму вдоль и поперек, и крест-накрест тянулась леска, а с лески свисали гроздья тщедушных карасей. Вяленые рыбинки, связанные за хвосты, понуро качавшиеся на ветру, напоминали одновременно и спелую рябину, и покойников на виселице. Возле тележки вприпрыжку шагал мальчик, длинной метелкой отгоняя мух.
— Рыбка — вкуснотища! К пиву… — скрипучий голос старика потонул в металлическом лязге. Состав распахнул две дюжины дверей, сбросил две дюжины подножек.
— Пора, милорд, — произнес кайр Джемис.
Эрвин скользнул взглядом по платформе. Кроме старичка с мальчиком, тут были еще трое торговцев рыбой, бабка с мешком семечек, молодка с пирожками, да красномордый пивовар с парой бочек на телеге. Единственный извозчик дремал на козлах брички, единственный констебль грозил дубинкой собаке, чтоб не лаяла на состав. Начальник станции покачивался в кресле-качалке на балконе двухэтажной избы, заменяющей собою вокзал. В такт качанию голова начальника медленно кивала, будто выражая спокойное удовлетворение. «Поселок Фишер Хат, баронство Бонеган» — гласила вывеска на крыше избы.
— Пора, — согласился Эрвин. — Командуйте атаку… Или что-нибудь в этом роде.
Всю весну агатовские батальоны отрабатывали боевой десант из поезда. Грохот сапог заглушил все вокруг, от черных плащей потемнело в глазах. За минуту две роты высыпали на платформу, разбились на дюжины, построились для уличного боя. Третья рота заняла позицию по другую сторону состава, исключая возможность удара с тыла. Дюжина кайров влетела в здание станции, другая захватила инженерную будку, чтобы не дать механику отключить искру. Стрелковая рота заняла крыши вагонов, беря под прицел любого, кто не носил двуцветный плащ. На каждого местного жителя пришлось где-то по десятку северных луков.
Похоже, обитатели станции не поняли, что их атакуют. Кайры готовились убивать лишь тех, кто окажет сопротивление, а о сопротивлении никто и не думал. Бабка с семечками только сотворила спираль. Пивовар просиял:
— Славные воины, пейте лучшее пиво графства Эрроубэк! Офицерам даю скидку!
Старик с рыбой ругнулся, когда солдаты преградили ему путь. Остановился, переждал, пока все разбегутся по позициям, а затем вернулся к делу:
— Вяленая рыбка, закуска — объедение!
Только молодка с пирожками отчего-то кинулась наутек, да собака зашлась истошным лаем. Констебль огрел ее дубинкой:
— Ать!
Герцог Эрвин София вышел на перрон. Дело шло к вечеру, солнце клонилось к закату, но все еще изрядно пекло. Дышалось с трудом, воздух был сух и неприятен. Пахло красной альмерской пылью — и карасями, конечно же.
Капитан Гордон Сью, командир первой роты, отрапортовал:
— Станция захвачена, милорд. Сопротивления не встречено. Пленные построены.
Всех работников станции уже вывели на перрон и выстроили в ряд. Было их аж шестеро: начальник, искровый механик, обходчик, констебль, дворник и кассир. Кассир — надо же! В этой глуши у кого-то даже находятся деньги на билеты… С задержкою дыхания Эрвин обошел рыботорговцев и приблизился к пленным. Поглядел на них, чувствуя себя персонажем дурной комедии. Никто из пленных не понимал, что они взяты в плен. Начальник заговорил без тени страха, с сильным удивлением:
— Милорд, это, извиняюсь… Я не понял… Учения какие-то?
— Я — герцог Эрвин София Джессика, лорд-канцлер Империи. Ваша станция захвачена моею армией.
У начальника глаза полезли на лоб:
— Захвачена, милорд? Это что ж, получается, война?!
— Боюсь, да.
— С кем?
Эрвин не ответил. Капитан Гордон недобро ухмыльнулся, начальник станции побледнел.
— Милорд, извиняюсь… Мы же мирные люди, ничему такому не обучены! Если сильно надо воевать — позвольте, я сообщу графу. Он умеет, у него и войско…
Эрвин кивнул капитану. Тот весьма внятно объяснил пленным, что как раз графу ничего знать не нужно, да и вообще никому за пределами поселка. Потому и станция, и поселок оцеплены, а всякая попытка бегства — наказуема. Сотрудники станции будут взяты под стражу, а искровую машинерию возьмет под свой контроль северный инженер. Никто не выразил протеста. Все были слишком подавлены самим фактом: как — война?.. Как — с нами?!
Капитан Гордон Сью бегло опросил пленных. Пара дознавателей стояли наготове, но применять силу не пришлось: все отвечали сразу, без колебаний. В «Фишер Хат» нет никакой голубятни. Есть пара птиц в кабинете начальника, их-то вы уже забрали, господа кайры. Графских войск тут тоже нет. Есть один рыцарь — сир Уилли. Он вассал барона, а барон — вассал графа, так что сира Уилли можно считать… Где живет? Да вон же его дом, отсюда видно… Сколько до замка Эрроубэк? Пятнадцать миль, да вы и сами знаете, вот же у вас карта. А, нас проверяете? Нет, господа кайра, зачем нам врать-то! Говорим честно, как в церкви… Дорога к замку? Одна большая — через холмы и лес, а еще есть тропинка вдоль речки. Хотите тропинку — возьмите деда Бенедикта, что торгует рыбой, он речку хорошо знает… Милорд, не извольте гневаться, а когда нас отпустят-то?
Получаса не прошло, как поселок был окружен, дорога и тропинка перекрыты, сир Уилли арестован. Теперь — ждать второго поезда. Армия Эрвина состояла из восьми батальонов и, вместе с конями и обозом, требовала для своей переброски двух дюжин составов. Не было никакой возможности отправить столько поездов разом. Не хватало мощности искры, а кроме того, имелась опасность демаскировки. В Фаунтерре, вероятно, есть шпионы Эрроубэка и точно — шпионы Галларда. Потому Эрвин применил простые рейсовые поезда, идущие по расписанию. Они покидали столицу как обычно, не вызывая волнений, а в пяти милях за городом останавливались, чтобы выгрузить пассажиров и принять в вагоны кайров. Полевой лагерь, развернутый возле путей, рота за ротой отправлял солдат на запад, а сам заполнялся возмущенными пассажирами, громоздкими чемоданами, лающими собачками… Зато авангард Эрвина теперь всего в пятнадцати милях от замка Эрроубэк, и ни граф, ни приарх еще не знают о вторжении на их земли. Плохо одно: ближе к замку не подъехать. Дальнейшая дорога перекрыта в связи с ремонтом моста, после Фишер Хат состав сворачивает на запасный путь и уходит на юг, в сторону Найтрока. Последние пятнадцать миль надо проделать верхом, а в первом поезде был лишь один лошадиный вагон, потому теперь — ждать второго состава.
Эрвин расхаживал по платформе и ненавидел следующий поезд: ожидание давало время для мыслей. То были четвертые сутки после известия. Три ночи он проспал после того, как получил письмо. Ну, как проспал… Три дня прожил с тех пор, как узнал о смерти сестры. Ну, как прожил…
«Я знаю, каково это — дышать пеплом вместо воздуха. Я знаю, как холоден мир без тебя».
Так сказала когда-то Иона. Эрвин ощущал горе иначе: его мир не был холоден. Он был душен и сух, и состоял из битого стекла. Каждый вдох давался с трудом. Любое движение причиняло боль. Особенно — движение мысли. Куда ни сунься — будет остро, больно, в кровь. Жалкий полустанок, абсурдная сцена: блестящие кайры захватили бабку с семечками. Думаешь: сестра посмеялась бы от души. Капитан Гордон Сью отлично провел десант, за две минуты рота заняла станцию. Думаешь: он молодец, но куда ему до Деймона… Думаешь: сначала кузен, теперь Иона… Карта в руках, пятнадцать миль, дорога к замку — а смотришь не на карту, на собственные пальцы. Думаешь: тонкие, как у сестры. Думаешь: ты и лицом на нее похож, и душой, одна только разница — ты жив. Смотришь на рельсы, ждешь проклятущего поезда, что ж он так медленно?.. Потом думаешь: какая к чертям разница! Все равно не успеть.
