Впрочем, минуту спустя ганта Гроза послал шавана за пивом.
Ну, а роль девки — хоть и не оправданно — должна была достаться леди Ребекке Литленд. Каждый из четверых героев песни был нужен Эрвину, каждому отводилась своя задача на стратемном поле. С каждым Эрвин встретился в столице и постарался убедить. Священник и монашка согласились легко. Разбойник — с трудом, но все же. Леди Ребекке Эрвин предложил то, о чем она, по его догадкам, мечтала и сама. Она должна была ответить: «Да», или даже: «Конечно, тьма сожри!» Леди Ребекка рассмеялась Эрвину в лицо и собралась уйти. Он велел иксам задержать ее. Тогда она показала Эрвину кое-что, и кое-что рассказала. После чего ушла без препятствий.
Славная четверка отправилась в поход неполным составом: священник, монашка и разбойник. Без девки.
Солнце легло на горизонт. Поезд был разгружен и пустился в обратный путь. Все воины обрели лошадей, а Эрвин получил донесения разведки. Путь до замка Эрроубэк свободен, неприятельских отрядов не наблюдается. Фишер Хат оцеплен, никто из жителей поселка не сумел бежать (собственно, и не пытался). Граф Эрроубэк еще не знает о прибытии северян — и не узнает до самого утра, если двигаться тихо.
Эрвин София приказал выступать.
* * *
Путь до замка лежал через холмы. Их макушки так и блестели лысинами, зато низину заполняла роща, напоенная влагой небольшой речушки. Нет лучшего рельефа для скрытного наступления. Дозоры северян заняли верхушки холмов и видели местность на мили вокруг. А конный авангард двигался низиной, скрытый от вражеских глаз и рощей, и холмами. Речушка оказалась мелкой, и Эрвин приказал идти прямо по ее руслу. Естественный плеск воды скрывал звуки, а река худо-бедно виднелась в лунном свете, так что можно было обойтись без факелов. С помощью Праматерей большую часть пути удастся пройти незаметно. С расстояния примерно в полмили графский гарнизон все равно обнаружит войско, но это вполне устраивало герцога.
Воины избегали лишних звуков: не шутили, не заводили песен, лишь изредка перебрасывались парой слов. Но Эрвин достаточно чувствовал войско, чтобы без слов понимать настроение. Кайры полны сил, отлично выспались в поезде, освежились речной прохладой и не чувствуют даже тени усталости. Столь же высок и моральный дух: северяне обожали Иону и готовы мстить за нее даже Темному Идо, а уж тем более — презренному банкиру. Войско рвалось в бой и жаждало победы… чего не сказать о самом Эрвине.
Он помнил со времен Запределья: физическая боль истощает нервы. Слабеет способность чувствовать, каждая новая порция страданий воспринимается все глуше, приходит мертвенное отупение. Теперь оказалось, душевная боль обладает тем же свойством. Бесконечное горе омертвило душу. Чувства скрылись под покровом снега, а может — пепла. Мир стал черно-серым, будто облачной ночью. Бессильно раскачиваясь в седле, Эрвин думал: как же я выдержу эту войну?.. Первый переход, жалкие пятнадцать миль — и я устал, как старик. А впереди — месяцы дороги! Сперва на запад, затем на север, вокруг всей Дымной Дали. Тысяча миль пути! Не командовать, не сражаться, просто проехать это расстояние — непосильная задача. Где-то в степях я выпаду из седла и сдохну.
Хорошо бы до того дня узнать, что отец взял Уэймар…
— Милорд, позвольте спросить. Это ваша вторая война. Как себя чувствуете в новом походе?
Голос кайра выдернул Эрвина из омута. Джемис ехал бок о бок с сюзереном. Стрелец пристроился на конской спине позади хозяина, чтобы не мочить лапы. Вывалив язык, взирал на герцога — тоже, поди, ждал ответа.
— Очень скверно, Джемис, — выдохнул Эрвин. Но, чтобы скрыть свою безмерную усталость, сказал иное: — Погибли все, кто был со мной в тот раз.
— Говорите тише, милорд. Четыре роты ветеранов, окружающих нас, расстроятся, что вы считаете их мертвецами.
— Ладно, ваша правда, я перегнул. Но все равно тоскливо. Если по правде, выть хочется.
— Если по правде, — сказал кайр, — я сильно дрейфил в своем первом походе. Был еще греем, мелким да юрким. Оказался в разведроте. Кому угодно соврал бы, а вам скажу честно: нахлебался я страху. Врагов как таковых не боялся. Раз напоролся на часового — уложил так быстро, что он и не пикнул… Внезапные звуки — вот что меня пробирало. Крикнет солдат, заржет пьяный, конь всхрапнет, да хоть шпора звякнет… Любой резкий звук — сразу чувство такое, будто все вражье войско прямо на меня смотрит. Хоть в землю заройся! Восемь вылазок сделал, и ничуть не полегчало. А где страх — там и стыд. Кайр меня каждый день поддевал: «Не будь ты графским сыном, прогнал бы, как трусливого пса».
Вопреки своим словам, Джемис улыбнулся, будто вспомнил приятное.
— А вот второй поход — совсем другое дело! К тому времени уже стал кайром. Имел за плечами выигранную дуэль, победоносную войну, восемь ходок в разведку, один труп врага. Уже и греем своим обзавелся, он мне жрать варил, шатер ставил. Я ходил петухом, нос так задирал, что земли не видел. Думал: Ольгард Основатель, Артур Ориджин да я — вот и все великие воины в истории!
Джемис повернулся к Эрвину:
— И тут мне становится любопытно. Каково вам во втором походе, милорд, если в первом вы… взяли Фаунтерру?
Эрвин попытался выдавить улыбку — не смог. Зато сумел кивнуть с благодарностью:
— Спасибо, Джемис. Когда-нибудь я научусь вашему взгляду на вещи. Говорят, вроде бы, время лечит…
Из ритмичного плеска шагов выбилась резвая дробь. Всадник на быстром коне нагнал герцога с кайром. Нагло опередил на корпус, затем натянул поводья, придержал жеребца и поравнялся с Эрвином. То был ганта Гроза — кто ж еще.
— Ориджин, имею к тебе вопрос, если позволишь.
Не дожидаясь разрешения, продолжил:
— Если глаз меня не подводит, а такое случается очень редко, то у тебя четыреста всадников. Ни осадных машин, ни лестниц, ни башен — только конница. А впереди замок Эрроубэк — второй по крепости в Альмере. Как ты думаешь его взять?
— С помощью Светлой Агаты.
Ганта хмыкнул.
— Мне говорили, что ты не дурак. Наверное, авангард нужен лишь затем, чтоб напугать графа. А на штурм пойдут главные силы, которые приедут позже. Ага?
— Если я напугаю графа достаточно сильно, то он отключит искру. Ближайшие пятьдесят миль пути снабжаются искрой из его замка. Поезда с подкреплениями встанут.
— И ты окажешься с четырьмя сотнями мечей в чистом поле перед замком, а твоя армия отстанет на несколько дней?
— Именно так.
— Говорят, у графа две тысячи воинов. Что помешает ему выйти из замка и положить вас в пыль?
— Ничто.
Ганта потеребил ус, издал гортанный смешок.
— Может, и дурак, зато храбрец. Думаешь, твои четыре сотни побьют две графских тысячи? Хочешь выманить их в поле, а потом занять пустой замок?
— Допускаю такую возможность. Но надеюсь все же на другое.
