Почему в конечном итоге раввинистическое направление в иудаизме оказалось настолько более успешным, чем грекоязычный иудаизм, что вытеснило его в большей части Средиземноморья, объяснить не так-то просто: ведь мы видели, что религиозное учение раввинов само по себе не отличалось доступностью как из-за языкового барьера (немногие евреи Средиземноморья в конце 1-го тысячелетия умели читать и понимать тексты на иврите и арамейском), так и из-за сложности в восприятии (поскольку религиозный дискурс, основанный на истолковании талмудических споров, носил в высшей степени эзотерический характер). Но так или иначе, религиозный авторитет в еврейской среде перешел к ученой раввинской элите, прошедшей специальное обучение на особом ученом языке, что можно сопоставить с ростом авторитета христианского духовенства, обучавшегося на латыни, в среде христианского населения Европы.
Судя по всему, авторитет раввинов, вооруженных настолько обширными познаниями, лишил грекоязычных евреев желания и возможности защищать собственные традиции. В первой половине XVI века евреи Кандии (Ираклиона) на Крите, двумя веками ранее переписавшие греческий текст Книги пророка Ионы (ныне в оксфордской библиотеке Бодли), почувствовали себя обязанными написать ашкеназскому раввину Падуи Меиру Каценеленбогену и испросить у него официального разрешения на использование греческого текста в литургии (эта просьба была удовлетворена). Очевидно, евреи Крита уже не считали возможным просто исповедовать иудаизм так, как это делали их предки [18].
Караимы
По мере того как грекоязычный иудаизм в большей части христианского Средиземноморья постепенно сдавал позиции под напором интеллектуальной мощи раввинов — толкователей Торы — и их уверенности в своей правоте, в исламских землях те же раввины вызвали в некоторых кругах реакцию отторжения, которая к концу 1-го тысячелетия породила отдельную влиятельную конфессию караимов, отказавшихся принять раввинистическое толкование библейского закона, полностью отринувших авторитет устной традиции, сохраненной в Талмуде, и не признававших какой-либо ценности за раввинистическим дискурсом, посвященным толкованию самого Талмуда.
И собственно караимские мифы о происхождении — точнее, предания об отделении караимизма от раввинистического иудаизма, передаваемые в богатой и прекрасно сохранившейся до наших дней караимской литературе, — и довольно идеологизированные нападки раввинов на мотивацию и догмы ранних караимских учителей, звучавшие и при рождении караимизма, и позже, необходимо интерпретировать в свете обширных данных из каирской генизы, свидетельствующих о сложных отношениях между караимами и последователями раввинистической традиции (которых их противники — караимы — называли «раббанитами») в первые века существования нового движения. Караимизм (караизм) является неотъемлемой частью истории средневекового иудаизма — и по вкладу в развитие этой религии в целом, и по масштабам реакции раввинистического движения [19].
С чего начался караимизм? Согласно «раббанитской» истории, составленной между X и XII веками, причиной его возникновения стала обида раввина (по всей вероятности, багдадца) по имени Анан бен Давид, обойденного при выборе вавилонского «главы изгнания»:
У Анана был младший брат Хананья. Хотя Анан был старше и превосходил брата ученостью, современники-раббаниты отказались назначить его на пост реш галута из-за великого его властолюбия и недостатка благочестия. Поэтому они обратились к его брату Хананье ради его великой скромности, мягкости характера и страха Божия, и выбрали его главой изгнания. Тогда Анана, а с ним и всевозможных злых и негодных людей из остатков секты Цадока и Боэта, обуял нечестивый порыв; они учредили раскольническую секту — тайно, опасаясь тогдашних мусульманских властей, — и выбрали Анана своим собственным главой изгнания.
Однако история высокородного Анана, обойденного родным братом, судя по всему, была неизвестна более ранним авторам — ни раббанитским, ни караимским; а великий караимский историк аль-Киркисани, излагая ту же историю во второй четверти X века, упоминает только глубокие познания Анана в раббанитском учении и враждебность, вызванную его учением:
Анан явился во дни халифа Абу Джафара аль-Мансура. Он первым прояснил множество истин о Божественных предписаниях. Он был искушен в учении раббанитов, и ни один из них не мог отрицать его познаний. Сообщают, что Хай, глава раббанитской академии, вместе со своим отцом перевел книгу Анана с арамейского языка на иврит и не нашел в ней ничего, что не имело бы источника в учении раббанитов… Раббаниты сделали все возможное, чтобы погубить Анана, но Бог не попустил этого [20].
В обеих традициях основание религиозного движения приписано одному-единственному человеку. Этот довольно распространенный прием в данном случае, возможно, призван замаскировать то, в какой степени воззрения Анана удачно вписались в более широкий контекст многочисленных диссидентских движений, возникших в сфере влияния вавилонского иудаизма в первые десятилетия после прихода ислама. Исламское завоевание Персии и Вавилонии в середине VII века открыло евреям, как и их соседям, новые районы для расселения и ослабило узду, в которой вавилонский «глава изгнания» и религиозные авторитеты, учившие в вавилонских раввинистических академиях, держали отдаленные еврейские общины. Уже в начале VIII века некий Абу-Иса, первоначально звавшийся Ицхак бен Яаков, но сподвижникам известный под именем Овадья («раб Господа»), возглавил крупное вооруженное восстание евреев Исфахана, где жила большая община, против Аббасидского государства. Он объявил себя пятым и последним посланником (после Авраама, Моисея, Иисуса и Мухаммеда), вслед за которым должен прийти Мессия. Сам Абу-Иса погиб в сражении, но оставил выжившим сподвижникам яркое мистико-аскетическое наследие, истоки которого лежат в исламском мировоззрении. В Дамаске еще в X веке жило небольшое количество исавитов, как называли последователей Абу-Исы.
Один из учеников Абу-Исы, некий Иудган из персидского Хамадана, отошел от раввинистических норм еще дальше: сам он объявил себя пророком тех адептов Абу-Исы, кто считал своего учителя Мессией. В середине X века караимский историк аль-Киркисани писал об иудганитах, что они «запрещают мясо и опьяняющие напитки, много молятся и постятся и утверждают, что соблюдение субботы и праздников ныне необязательно». К Х веку зашедшая слишком далеко религиозная революция Иудгана приводила караимов в ужас, и для аль-Киркисани небольшая группа иудганитов, еще живших в Исфахане в его время, — уже не союзники, а противники. Но именно на почве, удобренной этими и другими схожими движениями, например шадганитов и мушканитов (о которых мы ничего достоверного не знаем, так как о них сообщают враждебные источники, где приводятся только их имена и фантастические домыслы об их еретических идеях), получили распространение идеи Анана [21].
Собственное учение Анана, изложенное в написанной им по-арамейски книге «Сефер ѓа-Мицвот» («Книга предписаний»), судя по всему, было куда менее радикальным, чем взгляды других антираввинистических вождей, и он, как представляется, не отвергает огульно раббанитское использование устной традиции. Однако для Анана важнее всего были аскеза в память о разрушении Храма, перестройка синагогальной службы на основе храмового культа и ригоризм в толковании библейских текстов даже в тех случаях (или особенно в тех случаях), когда такое толкование вынуждало к суровой аскезе. Так, Анан, толкуя Писание в сторону устрожения, постановил, что в субботу недопустимо пользоваться огнем, даже если он был зажжен заранее:
