Библейские книги были составлены рядом различных авторов на протяжении длительного периода, и было бы наивно ожидать от всего корпуса текстов последовательной богословской концепции или единого мировоззрения, однако ясно, что все эти тексты объединены некоторыми важными характеристиками. Мы знаем, что особая святость стала приписываться именно этим текстам в результате отбора из более обширного списка еврейской литературы; при этом были исключены, например, такие тексты, как откровения, приписываемые жившему до потопа и мимоходом упоминаемому в Книге Бытия мудрому Еноху (Ханоху); многочисленные фрагментарные списки этих откровений найдены среди свитков Мертвого моря наряду с текстами книг, включенных в библейский канон. Енохианские книги были, очевидно, весьма популярны в то время, когда определялись основные контуры библейского корпуса, то есть в IV–III веках до н. э., но сами они никогда не считались Священным Писанием. Важнейший мотив, объединяющий все книги Библии, — это центральная роль Завета с Богом, открывшимся Моисею, и, возможно, енохианские книги были исключены именно потому, что в них источником божественного откровения был не сам Моисей, а персонаж, живший, по преданию, задолго до него [13].
Что отличает Священное Писание от других письменных текстов, кроме предполагаемой боговдохновенности? Авторы изначальных текстов имели самое различное происхождение и писали с самыми разными целями. По всей вероятности, многие законодательные и исторические тексты Библии, включая частично Пятикнижие, были составлены священниками из Иерусалимского храма, стремившимися подкрепить статус Храма как культового центра. Книги Пророков содержат сборники изречений, подсказанных авторам божественным вдохновением, автобиографические повествования пророка о своей духовной миссии и рассказы о нем других людей. Литература премудрости, например Книга притчей Соломоновых, восхваляет благочестие в целом, без привязки к специфическим особенностям иудаизма; судя по параллелям с египетскими поучениями мудрецов, весьма вероятно, что такие сборники афористичных рекомендаций составлялись в писцовых школах. Псалтирь, скорее всего, была составлена как книга гимнов для использования в Храме в персидский период, и в нее вошел ряд гораздо более ранних сборников песнопений, в которых, в свою очередь, воспевание царских побед перемежалось с гимнами во славу Бога и песнями коллективной и личной скорби, веры и благодарения.
Таким образом, Библия представляет собой смесь стилей и жанров. Речи, проповеди, молитвы и изречения перемежаются с договорами, письмами, списками, законами и повествованиями — от мифов, таких как история о потопе и Ноевом ковчеге, до саг, подобных истории Самсона из Книги Судей. Есть официальные записи, такие как отчеты о постройке Соломоном здания Храма и реформах Иосии (по всей вероятности, они восходят к храмовым летописям), и более литературные придворные истории, например рассказ о наследниках царя Давида во Второй и Третьей книгах Царств и история восхождения самого Давида, простого пастуха, к вершинам власти. Немало в Библии и поэтических текстов, часто вплетенных в ткань повествования, — это, например, победные песни (такие как песнь Деворы в Книге Судей), а также песни-насмешки и погребальные плачи (как тот, в котором пророк Амос предрекает надвигающуюся катастрофу: «Упала, не встает более дева Израилева! повержена на земле своей, и некому поднять ее». Песнь песней содержит антологию восхваляющей любовь и брак лирики, вероятно отредактированной ради общей композиции — сквозной истории любви. Немало поэзии и в Книге Иова, но общая окраска повествования здесь не имеет ничего общего с Песнью песней: картина долготерпения Иова перед лицом страшных бедствий призвана показать, что истинный праведник продолжит поклоняться Богу, даже если это поклонение не несет никакого материального вознаграждения. Неменьший контраст с Песнью песней демонстрирует и Книга Екклезиаста с ее духом скептического рационализма и апатии, где раз двадцать повторяется: «Всё суета!» В буквальном переводе слово ѓевель, традиционно переводимое как «суета», вероятно, означает «дуновение ветра», что подразумевает скоротечность, бесполезность или обманчивость [14].
Столь разнородное собрание письменных текстов — то обнадеживающих, то поэтичных, то поучительных, то забавных, то скучных — не слишком похоже на единый корпус, и действительно, считать его единым корпусом стали далеко не сразу. В предисловии к греческому переводу Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, написанной позже Екклезиаста и более оптимистичной, внук автора в конце II века до н. э. писал о «многом и великом», что «дано нам через закон, пророков и прочих писателей, следовавших за ними». Однако не вполне ясно, имел ли он четкое понятие о том, какие именно творения «прочих писателей, следовавших за ними», пользовались тем же статусом, что и Закон и Пророки, а так как сама книга была включена грекоговорящими евреями в Септуагинту, очевидно, что в то время у евреев не было общепризнанного списка канонических книг, на который можно было бы сослаться. Еврейский оригинал Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, в конечном итоге не был включен в еврейскую Библию, хотя раввины-танаи этот текст (древние фрагменты которого найдены в Масаде и Кумране) знали и ставили очень высоко. Причины, по которым раввины исключили Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова, и другие писания, воспринятые греческой традицией, такие как Книга Товита и Книга Иудифи (Юдит), неясны. Еще во II веке н. э. танаи обсуждали, считать ли Песнь песней и Екклезиаст «оскверняющими руки», а согласно Вавилонскому Талмуду, даже в III веке раввины спорили о статусе книг Руфи (Рут) и Есфири (Эстер) [15].
К IV веку н. э. в раввинистическом иудаизме уже существовал консенсус по вопросу особого статуса двадцати четырех книг, составляющих еврейскую Библию в сегодняшнем виде. Книги, названные именами пророков и содержащие их речения, а также исторические книги (от Иисуса Навина до Царств), служащие фоном для их пророческой деятельности, были объединены под названием Невиим («Пророки»). Оставшаяся часть Библии была названа Кетувим («Писания»). Для обозначения Библии в целом стали использовать акроним Танах (Тора, Невиим, Кетувим).
О расхождении между двадцатью четырьмя книгами, вошедшими в еврейскую Библию, и более обширным корпусом греческой Библии в конце IV века знал христианский ученый Иероним, который счел древнееврейский вариант более аутентичным, несмотря на то что христиане опирались на греческую версию с I века н. э. Иероним выделил стоящие особняком книги, вошедшие в греческую, но не еврейскую версию (книги Товита, Иудифи, Премудрости Соломона, Екклезиаста, книги Маккавейские и несколько других), в отдельную категорию — «апокрифических», или «второканонических», которые заслуживают почтения, но не должны считаться боговдохновенными. Стремление Иеронима отделить истинно библейские книги от других отражает специфическое для христианства стремление определить канон Писания как жестко ограниченный перечень авторитетных книг Ветхого и Нового Заветов. Это было связано с тем, что, в отличие от евреев, у христианских общин первых веков христианской церкви была потребность в самоопределении, хотя окончательный выбор раввинами двадцати четырех книг, возможно, отчасти представлял собой реакцию на перечни, уже принятые христианами [16].
