Во времена Иосифа Флавия — в конце I века н. э. — Моисей уже был мифическим героем, окутанным туманом легенд. По расчетам Иосифа, Моисей жил примерно за две тысячи лет до его эпохи; Иосиф считал Моисея лицом историческим и уверенно заявлял: «Я утверждаю, что всех упомянутых где-либо законодателей наш законодатель превосходит своей древностью». Неевреи, для которых Иосиф и писал свой труд, были настроены к Моисею менее восторженно. И греки, и римляне прекрасно знали, что евреи считают его своим законодателем. В конце IV века до н. э. Гекатей из Абдеры именовал его «выдающимся как своей мудростью, так и мужеством»
[2]. Но другие авторы критиковали Моисея как шарлатана и самозванца: современник Иосифа римский ритор Квинтилиан даже использовал Моисея как пример того, что «основателей городов презирают за то, что те собирают в одном месте племя, являющееся напастью для других», при этом даже не упоминая его имени и ограничившись описанием «основатель еврейского суеверия». Чем больше чужаки нападали на иудаизм, тем с большим жаром благочестивые евреи, одним из которых был Иосиф, воспевали достоинства его традиции, «где высшим правителем над вселенной избран Бог». Как риторически вопрошал Иосиф, «какая же еще власть священнее этой? И какое почитание больше, чем это, приличествует Богу? Весь народ укоренен в благочестии… вся общественная жизнь совершается подобно обряду» [3].
Отмечая непохожесть евреев на другие народы, Иосиф утверждает, что, поскольку все евреи изучают законы, определяющие их образ жизни, и «имеют [их] как бы начертанными в своем сердце», они единодушны во всем, что касается их религии:
Прежде всего именно это стало причиной удивительного единодушия между нами. Ведь то, что мы имеем единое понятие о Боге и не различаемся между собой образом жизни и обычаями, способствует доброму согласию между людьми. Только у нас невозможно услышать противоречащих друг другу суждений о Боге, что по большей части свойственно всем остальным (не только всякий случайный человек ни с того ни с сего заговаривает с первым встречным об этом возвышенном предмете, но посягают на это даже некоторые из философов — одни в своих рассуждениях принимаются вовсе отрицать существование Бога, другие отрицают Его промышление о людях, — равным образом и в повседневных отношениях между нами не бывает разногласий, но все дела мы делаем сообща, с единой мыслью о Боге, согласной с нашим законом, которая гласит, что Он видит все [4].
Как станет ясно в ходе дальнейшего изложения, несмотря на все «единодушие» и «доброе согласие» в отношении религиозных обрядов и верований, отличавшее евреев от греков и других политеистов древности с их множеством божеств, культов, мифов и обычаев, в иудаизме все равно сохранялось немало места для вариаций и разнообразия, и не только в ту эпоху, но и на протяжении всей истории.
История иудаизма не синонимична истории евреев, но иудаизм — религия еврейского народа, поэтому нам придется проследить политическую и культурную историю евреев в той мере, в какой она влияла на их религиозные идеи и обряды. В то же время иудаизм является мировой религией — и не только потому, что еврейский народ в силу обстоятельств тысячелетиями был разбросан по всему миру и в его религиозных идеях отражалось — путем принятия или, напротив, отторжения — мировоззрение соседей по «большому» нееврейскому миру. Хотя иудаизм не настолько отделен от этнической принадлежности, как некоторые другие мировые религии, например христианство, ислам или буддизм (хотя и в этих религиях конфессиональная идентичность бывает этническим или культурным маркером), еврейская идентичность определялась не только происхождением, но и религией задолго до того, как Иосиф Флавий воспел превосходство особого общественного строя, идея которого приписывается Моисею. Самое позднее ко II веку до н. э. почти все евреи принимали прозелитов, желавших практиковать еврейские обычаи и считать себя евреями, как своих соплеменников. На протяжении большей части исторического отрезка, охватываемого этой книгой, иудаизм обладал потенциалом мировой религии и евреи верили, что их религия имеет вселенское значение, хотя (в отличие от некоторых христиан) сами они никогда не считали своей миссией обратить людей по всему свету в свою веру [5].
Выделить, описать и объяснить религиозные аспекты еврейской культуры на протяжении трех тысячелетий — задача не из легких, и не только из-за обилия материала и груза накопленных знаний. За последние две тысячи лет в иудаизме наблюдалось огромное разнообразие проявлений. Было бы слишком просто дать определение сути иудаизма, исходя из признаков, характерных для той или иной его ветви в наши дни, а затем проследить развитие этих черт в течение веков; и надо сказать, что подобные исторические труды действительно писались в прошлом. Но предполагать, что все кажущееся существенным сегодня считалось таковым всегда, разумеется, неверно. В любом случае нельзя без достаточных оснований считать, что в иудаизме всегда было одно магистральное направление, а все остальные религиозные проявления рассматривались и должны рассматриваться только как ответвления. Метафоры дерева со множеством ветвей или большой реки с притоками соблазнительны, но опасны, ведь важнейшие аспекты сегодняшнего иудаизма, вполне возможно, не так уж укоренены в древности. Например, не нуждается в доказательствах тот факт, что центральная литургическая концепция двухтысячелетней давности — ритуальные жертвоприношения Всевышнему в Иерусалимском храме — имеет мало общего с большинством современных форм иудаизма [6].
Один из способов избежать в истории иудаизма домысливания единого сюжета на потребу сиюминутным задачам — как можно объективнее описать различные формы иудаизма, которые процветали в те или иные времена. Генетическое сходство этих форм оправдывает обсуждение их всех в рамках одного исторического повествования. В защиту такого плюралистического подхода можно привести много аргументов, но сам по себе он может показаться не слишком удовлетворительным: ведь извне иудаизм всегда воспринимался скорее как единая религия, какой бы разнообразной она ни представлялась изнутри, да и риторика, превозносящая единство еврейского сообщества, остается общим местом еврейской религиозной литературы начиная с Библии. Если бы все, чего может добиться историк, ограничивалось описанием множества необычных проявлений иудаизма в прошедшие века без обнаружения между ними какой-либо связи, результатом был бы паноптикум, могущий позабавить или озадачить читателя, но за ним не было бы истории, объясняющей, почему иудаизм развивался именно так и почему он до сих пор остается религией, влияющей на жизнь миллионов людей.
Поэтому в этой книге выбран гибридный подход между откровенно «линейными» историями прежних поколений и «полицентричными» описаниями, которые предпочитают современные ученые, старающиеся одинаково непредвзято относиться ко всем традициям. Книга прослеживает различные проявления иудаизма, существовавшие бок о бок друг с другом в каждый момент времени, а затем рассматривает — в той степени, в какой позволяют сохранившиеся свидетельства, — взаимоотношения между этими разновидностями. Мы попытаемся установить, где и когда различные направления иудаизма состязались за верховный авторитет или приверженцев, а в каких случаях они мирно сосуществовали — искренне принимая или скрепя сердце терпя друг друга [7].
