Несмотря на предполагаемую силу личной молитвы и (как мы увидим в главе 8) возможность для набожных индивидов жить отшельниками-аскетами, евреи, как и другие народы античного мира, считали само собой разумеющимся, что культ, как правило, — дело общественное. В надписях из египетских сельских поселений молитвенный дом упоминается как главное учреждение еврейской общины в диаспоре. В канун Песаха, когда, как выразился Филон Александрийский в I веке н. э., «весь народ совершает священные обряды и подобен священнику — руки его чисты и ничто не отвлекает его», когда в честь праздника едят жареного барашка, когда «любой жилой дом обретает внешнее подобие и достоинство храма», все евреи участвовали в особой церемонии, в ходе которой «гости, собравшиеся на пир, очищаются очистительными омовениями… дабы соблюсти с молитвами и песнопениями обычай, полученный от отцов». Цель этого праздника состояла в том, чтобы воздать благодарность за избавление от египетского ига во времена Исхода — как путем рассказывания истории, так и путем (частичного) ее воспроизведения. В ходе церемонии поедали пресный хлеб, дабы напомнить, в какой спешке израильскому народу пришлось покинуть Египет после десятой казни — гибели египетских первенцев. Сегодня невозможно определить, в какой степени повествование об Исходе во времена Храма напоминало нынешний пасхальный седер (сопровождаемую пересказом событий Исхода семейную трапезу, традиции которой сложились после 70 года н. э.), но вряд ли отличия были значительными — во всяком случае, у тех многочисленных евреев, которые не могли участвовать в паломническом празднестве в Иерусалиме.
Общественная молитва служила для укрепления национальной памяти; ту же цель имело чтение Книги Есфири в синагогах на праздник Пурим и зажигание свечей дома на праздник Хануки в честь победы Маккавеев над Антиохом Эпифаном. Обрядовая сторона празднования этого последнего избавления, в отличие от избавления, принесенного Есфирью, состояла прежде всего не в воспроизведении рассказа об исторических событиях, а главным образом в демонстрации в течение восьми дней зажженных светильников, что, как мы видели, Вторая книга Маккавейская называет «праздником кущей в месяце Хаслеве». Во II веке н. э. р. Йеѓуда считал, что если владелец лавки оставил светильник снаружи, а мимо шел нагруженный льном верблюд, лен загорелся и поджег другую лавку, владелец первой лавки не обязан платить за ущерб, если оставленный снаружи огонь был ханукальным. Единственный обсуждающийся в Мишне литургический вопрос, связанный с Ханукой, — это какой именно раздел Пятикнижия следует читать во время праздника: Мишна предписывает читать фрагмент из книги Бемидбар (Чисел) с описанием приношений, которые «начальники колен» должны были принести в cкинию; таким образом, повторное освящение жертвенника при Маккавеях косвенно связывалось с освящением cкинии в пустыне [44].
В связи с ролью, которую играли синагоги как учебные заведения, выбор руководителей и администраторов для нее должен был быть так же важен в античности, как и в более близкие к нам времена. Следовало бы ожидать, что особую значимость имела должность публичного чтеца Торы, ведь на него возлагалась трудная задача: без ошибок читать вслух священный текст, несмотря на отсутствие гласных и знаков пунктуации; кроме того, он должен был знать наизусть традиционное чтение в тех случаях, когда оно не соответствовало написанному (позднее писцы-масореты назвали традиционное чтение «кере» — «то, что следует читать», а слово в письменном тексте — «кетив», «написанное»), однако о том, что такие люди были в почете, сведений удивительно мало. В Деяниях апостолов «начальники синагоги» в общинах диаспоры показаны как люди, ответственные за поддержание дисциплины в общине — например, в Коринфе, где, согласно книге, один из них пытался (безуспешно) совладать с апостолом Павлом. На раскопках многих городов Восточного Средиземноморья, где в позднеэллинистическую и раннеримскую эпоху селились евреи, находят почетные и похоронные греческие надписи, где упоминается то же или похожие звания, например «отцы синагоги» или «старейшины».
Ряд квадратных и прямоугольных публичных зданий позднего периода Второго храма, найденных в Иудейской пустыне (в Масаде и Иродионе), в Гамле на Голанских высотах и в Кирьят-Сефере и Модиине в холмах Иудеи, с высокой степенью правдоподобия идентифицированы как синагоги, но в свете того, что комплекс, воздвигнутый Теодотом, имел больше одного назначения, да и в «молитвенном доме» в Тивериаде, как отмечает Иосиф Флавий, в 67 году н. э. проводились еще и политические собрания, эти здания, вероятно, были прежде всего общинными и уже потом — культовыми. В то же время в Евангелиях упоминаются исцеления и чудеса, совершенные в синагогах в Галилее, а Иосиф Флавий описал бедственное положение синагоги в Кесарии, которое достигло апогея в 66 году н. э., когда нееврей-землевладелец попытался построить мастерские, закрывающие доступ в синагогу, а местные язычники в это же время принесли в жертву птиц прямо у ее входа. По мнению иудеев Кесарии, это действие привело к «осквернению места», что говорит о том, что само здание синагоги считалось священным [45].
Судя по всему, святыми синагоги (при еще стоящем Храме!) чаще считали в диаспоре, чем на территории Израиля. Так, Филон отмечал, что в Александрии в его время возникли волнения, когда враждебно настроенные греки поместили в городских еврейских молельнях изображения императора Гая (Калигулы), «а в самой большой и почитаемой — даже бронзовую статую в виде возницы, правящего четверней»; Филон и другие иудеи считали подобные изображения идолами. Украшенную богатыми приношениями из меди синагогу в сирийской Антиохии, куда приходили на службы и многие местные греки, Иосиф Флавий однажды даже называет «храмом»
[22]. В труде «О том, что каждый добродетельный свободен», написанном, вероятно, для читателей-неевреев, Филон сообщает о ессеях (см. о них главу 6), что «законы они изучают… особенно в седьмой день недели… в священных местах, именуемых синагогами». Впрочем, эта святость была совсем не того уровня, что святость иерусалимского храма. Так, когда синагога в Кесарии в 66 году н. э. подверглась нападению, «иудеи схватили впопыхах свои законодательные книги и отступили к Нарбате» неподалеку от Кесарии, а синагогу предоставили своей судьбе, но Храм четыре года спустя защищали многие священники и простые иерусалимцы, не щадя своей жизни [46].
Синагога как учреждение развивалась в последние века периода Второго храма совершенно независимо от самого Храма. Нет никаких оснований предполагать, что архитектура синагоги, ее организация или молитвенная служба в этот период были сформированы Храмом и храмовым ритуалом, но не стоит и думать, что вокруг синагог сформировалась особая разновидность иудаизма в противовес иудаизму Храма [47]. Для большинства евреев, где бы они ни жили, ничто происходившее в синагоге — ни обучение, ни молитва — не могло сравниться с центральной ролью жертвоприношений в Храме. То, что общая молитва в синагоге обладала своей ценностью, само собой разумелось, и, несомненно, чем дальше от Иерусалима, тем большее значение придавалось синагогальной литургии, однако процедура молитвы, в отличие от жертвоприношений, не описана в законе Моисея сколько-нибудь ясным образом. В те времена никто и подумать не мог о том, что молитва может однажды заменить жертвоприношение.
