В псалмах Бог часто описывается как источник милосердия, говоря словами Псалма 135, «вовек милость Его», — но он же и Господь воинствующий, который «сокрушил голову левиафана» (мифического морского чудовища), который «выйдет, как исполин, как муж браней возбудит ревность; воззовет и поднимет воинский крик, и покажет Себя сильным против врагов Своих». Согласно Книге притчей Соломоновых, истинная мудрость — в страхе Господнем [6].
Вера в то, что евреи избраны для особого Завета, и ободряла, и ужасала народ Израиля. На горе Синай, согласно Торе, Господь открыл Моисею законы, по которым должен жить весь Израиль, и народ принял свой особый статус вместе с ответственностью, которую он предполагал: «Моисей… предложил им все сии слова, которые заповедал ему Господь. И весь народ отвечал единогласно, говоря: все, что сказал Господь, исполним». В библейском рассказе за принятием Завета почти сразу последовало его нарушение, когда Моисей задержался на горе и народ убедил Аарона изготовить для поклонения золотого тельца: «Сделай нам бога, который бы шел перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось». За неповиновением быстро последовало наказание — мор. В заключительной книге Пятикнижия Моисей недвусмысленно разъясняет народу последствия принятия Завета: «Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего… то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой… если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь… то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете». И Моисей велит народу: «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое». Проклятия, которые обрушатся на Израиль за нарушение заповедей и велений Божьих, перечисляются в ужасающих подробностях: «Пошлет Господь на тебя проклятие, смятение и несчастье во всяком деле рук твоих, какое ни станешь ты делать, доколе не будешь истреблен, — и ты скоро погибнешь за злые дела твои, за то, что ты оставил Меня». Ничто не могло служить оправданием для неповиновения: «Ибо заповедь сия, которую я заповедую тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека. Она не на небе, чтобы можно было говорить: „кто взошел бы для нас на небо, и принес бы ее нам, и дал бы нам услышать ее, и мы исполнили бы ее?“… но весьма близко к тебе слово сие: оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его» [7].
Сила этой особой связи между Богом и Израилем является доминантой библейского мировоззрения. Концепция особого Завета в Пятикнижии, судя по всему, по форме перекликается как с международными договорами позднего бронзового века (около 1200–1000 года до н. э.), так и с принятыми в Ассирийском царстве во времена царей Израиля и Иудеи клятвами верности, в которых немалое место отводится наказаниям за неповиновение. Иногда в Библии изображается божественное вмешательство в ход истории, но судьбы великих царств Египта, Ассирии, Вавилона и Персии представляют интерес для пророков и авторов исторических книг Библии лишь в той мере, в какой они затрагивают Израиль. При этом принимается как данность, что Бог и далее, как прежде, будет обращаться к своему народу, чтобы предостеречь его от последствий грехов, пусть и не столь явным образом, как при откровении на горе Синай, когда Бог говорил с Моисеем лицом к лицу. Из признания авторитета пророков следовало, что на любого человека может снизойти божественное вдохновение, будь то дух Божий, понуждающий к экстатическому неистовству, или слово Божье, которое услышавший должен передать всему народу, или видения, содержащие послание от Бога. Идея о том, что каждый может обладать пророческим даром, является характерной чертой Эсхатона — конца времен, так предстающего в воображении одного из библейских авторов: «Будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».
Считалось, что наряду с отдельными людьми, осененными божественным вдохновением, в ранние времена непосредственную связь c Богом имели священники благодаря урим и туммим — своеобразному оракулу в виде небольших камешков, при помощи которых бросали жребий, чтобы получить ответ Бога на четко сформулированный вопрос, предполагающий ответ «да» или «нет», — подобно тому как Давид вопрошал Господа о Сауле: «И сказал Давид: Господи Боже Израилев! раб Твой услышал, что Саул хочет придти в Кеиль, разорить город ради меня… И придет ли сюда Саул, как слышал раб Твой? Господи Боже Израилев! открой рабу Твоему. И сказал Господь: придет». Но такие методы постижения божественной воли вышли из употребления задолго до конца эпохи Второго храма. Иосиф Флавий писал, что вещие камни перестали светиться «еще за двести лет до составления… настоящего сочинения [„Иудейских древностей“], так как Господь Бог отвратил милость Свою от народа вследствие постоянного нарушения последним законов», хотя Мишна сохранила предание, согласно которому урим и туммим прекратили действовать еще раньше, «по смерти первых пророков» [8].
В награду за соблюдение Завета Бог обещал мир и процветание Израилю, сыну Исаака, и его многочисленным потомкам в земле Ханаанской вплоть до самого отдаленного будущего. Но в Библии народ то и дело погружается во грех, что неизбежно влечет за собой общенациональную катастрофу, вызванную внешними силами: так библейская теология акцентирует значение Завета, заключенного между Всевышним и Его народом. Эта связь, выкованная, в представлении евреев, в горниле египетского рабства и избавления от него, неоднократно закалялась в изгнании и страданиях. Считалось, что изгнание в Ассирию и Вавилон было одновременно приговором божественного суда и призывом к Израилю вернуться к вере.
Подобный акцент на Завете между Всевышним и народом Израиля почти не оставлял места для размышлений о взаимоотношениях Бога и остального человечества. Бог Израиля повелевал всей вселенной, но что это, по мнению евреев, означало для неевреев, не уточнялось. Казни египетские во время Исхода представляют собой лишь фон, на котором заметнее забота Бога о своем народе. Говорится, что Бог вновь и вновь ожесточал сердце фараона, чтобы показать свою заботу как можно эффектнее; при этом до духовного благополучия самого фараона рассказчику дела нет. Однако отсутствие последовательной универсалистической теологии не помешало включить в библейский корпус целый ряд рассказов и представлений с универсалистическим подтекстом — от радуги в знак божественного обещания больше не затоплять землю, как во времена Ноя, до представления об Израиле как о «свете народов», который будет учить другие народы божественной этике. В Библии выражается надежда на то, что в конце времен все народы соберутся в Иерусалиме и поклонятся Богу Израиля, и с удовлетворением рассказывается об успешной проповеди пророка Ионы язычникам Ниневии, которые в результате раскаялись. Формирование четкого свода моральных и религиозных правил для неевреев осложнялось тем, что большинство добродетельных язычников могли проявить свою праведность, начав почитать Бога Израиля, как сделала Руфь Моавитянка, которая в награду за верность своей свекрови Ноемини (Наоми) удостоилась стать прабабкой царя Давида, — столь велика оказалась сила ее клятвы: «Народ твой будет моим народом, и твой Бог — моим Богом». Признание того, что неевреи могут достичь религиозного совершенства, соседствует в Библии с подозрительным отношением к язычникам; эти подозрения заставили Ездру настоять, чтобы вернувшиеся из Вавилона изгнанники, взявшие нееврейских жен из «народов земли», отослали их от себя вместе с детьми. Отсюда видно, что во главу угла (по крайней мере, в этом повествовании) ставится Израиль и его Завет: «мы сделали преступление пред Богом нашим» [9].
