Представляется вероятным, что в тех случаях, когда основная цель послания состояла в том, чтобы убедить христиан-неевреев в неважности для них соблюдения Торы, Павел преуменьшал важность Торы для себя самого. С теми же проблемами сталкивались и товарищи Павла по миссионерству, что отражает брошенный Кифе (прозвище Петра, данное ему Иисусом) упрек Павла, о котором рассказано в Послании к галатам:
Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?
Только обращаясь к еврейской аудитории, Павел мог смело утверждать: «Закон свят, и заповедь свята и праведна и добра», и подчеркивать: «Потому что один Бог, Который оправдает обрезанных по вере и необрезанных через веру. Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем» [52].
Что думал сам Павел о том, кто явился ему в видении? В его посланиях содержится множество ярких образов:
Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца.
Это поэтическое описание Христа как Бога, по всей вероятности, позаимствовано Павлом из уже существовавшего гимна. В тексте утверждается предсуществование Христа до земного воплощения, аналогично Премудрости в ранних еврейских текстах или филоновскому Логосу. Примечательно, как редко Павел ссылается на более ранние тексты об ожидаемом Мессии. В его образе Христа больше общего с почитанием божественных посредников, подобных «всевышним ангелам» из кумранских и других мистических текстов.
Плодом убедительной риторики Павла стал ряд метафор о природе и роли Христа. Эти метафоры трудно свести в единую связную богословскую теорию. Важнее всего для Павла была вера в то, что смерть «Господа нашего Иисуса Христа» была жертвой, а его воскрешение — началом новой эпохи всеобщего возрождения человечества. Все это составляет часть божественного плана, орудием которого является Христос: «Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление». Но, несмотря на веру в божественное происхождение Христа, христиане называются «крестившимися во Христа», что подразумевает единство верующих с Христом и между собой как «одно тело во Христе». В другом месте говорится, что верующие «во Христа облеклись»: Христос уподобляется одеянию. Взаимосвязь Бога и Христа как Его сына для Павла не более ясна, чем для других ранних христиан (обоснование этой взаимосвязи займет много веков, и по поводу нее еще будет сломано немало копий), хотя в стремлении противопоставить собственную концепцию политеизму бывших язычников, а ныне членов новых христианских общин, Павел вплотную приближается к отождествлению Бога и Христа:
Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много, — но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им [53].
Мировоззрение Павла было, судя по всему, крайне необычным для иудея даже в тот период, когда в иудаизме процветали разнообразные течения; мы еще увидим, что со временем его учение привело к разделению иудаизма и христианства. Однако представляется маловероятным, что в 50-х годах н. э. его богословская концепция могла стать поводом для преследований со стороны иудейских общин (тех самых преследований, которые он с гордостью описывает во Втором послании к коринфянам). Для вождей еврейских общин осудить человека на «сорок ударов без одного» было крайней мерой
[64], так что они должны были видеть в проповедях Павла нешуточную угрозу. При этом ни в его собственных посланиях, ни в рассказе из Деяний ничто не говорит о сколько-нибудь существенном притоке евреев диаспоры в его движение. Напротив, в Деяниях Павел не без досады сетует, что отвергнут евреями и потому обращается к язычникам. Для него было важно, что новые нееврейские общины как раз не должны были считать себя евреями, так как им одной веры в Христа было достаточно для спасения. Миссия Павла, направленная на обращение язычников к вере в Христа вместо поклонения отеческим богам, должна была в первую очередь раздражать не его собратьев-евреев, а власти греческих городов и лиц, связанных с языческими культами, — например, эфесских серебряных дел мастеров, чье ремесло по изготовлению статуй богини Артемиды для местного храма оказалось бы под угрозой, если бы местная община отказалась от традиционных верований. Что касается «начальников синагоги», то они беспокоились скорее о том, что атака на религиозные обычаи местного языческого общества со стороны приезжего еврея Павла может поставить под угрозу и без того шаткий статус местных евреев как меньшинства, которое терпят, только пока оно не посягает на обычный порядок вещей в языческом городе и на взаимоотношения местной общины с ее богами [54].
Еврей Павел рассматривал веру в Христа как осуществление Завета, заключенного Богом с Израилем. Свой собственный труд по обращению язычников он считал задачей, порученной ему свыше, сродни миссии пророков, которые ведь предсказывали, что в конце времен все народы поклонятся Богу Израиля. Из его собственного рассказа ясно, что даже его собратьев-евреев, веривших в Христа, приходилось убеждать в необходимости «благовестия для необрезанных». В его посланиях рассыпано немало полемических стрел против тех, кто настаивал, что для спасения язычникам недостаточно одной только веры в Христа, а необходимо еще и принятие иудаизма, и его отношения с иерусалимской общиной евреев-христиан во главе с Петром и Иаковом не всегда были безоблачными. Для тех иудеев, в чьих глазах Иисус был лишь одним из религиозных подвижников, принявших мучительную казнь от рук римских властей в Иудее, миссия Павла ничего не значила. Христиане же в созданных Павлом общинах не считали себя евреями, а евреям, в свою очередь, как правило, не было дела до христиан из язычников. Сам Павел сетовал, что его проповеди не имеют успеха у большинства его соплеменников-евреев: «Моисей… полагал покрывало на лице свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего. Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом» [55].
