И говорили друг другу: если все мы будем поступать так, как поступали эти братья наши, и не будем сражаться с язычниками за жизнь нашу и постановления наши, то они скоро истребят нас с земли. И решили они в тот день и сказали: кто бы ни пошел на войну против нас в день субботний, будем сражаться против него, дабы нам не умереть всем, как умерли братья наши в тайных убежищах [4].
В эпоху Иосифа Флавия такое истолкование субботних законов было нормой: «Закон разрешает отражать наступление и нападение, но не позволяет препятствовать какому-либо другому предприятию неприятелей», — но сам же Флавий приводит пример того, что и через два века после Маттафии не во всем еврейском мире закон понимали одинаково. Рассказывая о приключениях евреев-разбойников в Междуречье в середине I века н. э., Флавий замечает: когда одному из них, бывшему ткачу Асинею из Негардеи, разведчик сообщил, что парфянские всадники вот-вот нападут на лагерь, и посетовал: «Мы оказываемся бессильными что-нибудь поделать, так как наш закон повелевает нам воздерживаться от всякого труда» [5], Асиней все-таки решился на сражение: он «считал, что лучше соблюдет закон, если не погибнет бесславно от рук врага, но возьмет свою судьбу в собственные руки, предоставит стесненным обстоятельствам оправдать нарушение закона и умрет, если придется, верша правое возмездие».
Самое строгое понимание субботы изложено в Книге Юбилеев, где «седмица» представлена божественной единицей измерения времени. К библейским запретам на работу здесь добавляется ряд новых ограничений, в том числе на поднятие тяжестей, черпание воды, половые контакты и пост. В Книге Юбилеев описан 364-дневный календарь, основанный на счете суббот. В этом схематичном календаре, которому автор текста придавал колоссальную важность, год делился на четыре равные четверти по 91 дню; кроме того, имели место всевозможные циклы, связанные с числами 4, 7 и 13. Этот календарь был достаточно широко распространен в последние века до н. э. О нем говорится и в разделе Первой книги Еноха (составленной, по всей вероятности, в III веке до н. э.) под названием «Книга об обращении светил небесных» — этот раздел содержит откровение астрономического характера, переданное патриарху Еноху ангелом Уриилом:
И вот первый закон светил: светило солнце имеет свой восход в восточных вратах неба и свой заход в западных вратах неба. И я видел шесть врат, в которых солнце заходит; луна также восходит и заходит чрез те же врата, и путеводители звезд вместе со своими путеводными восходят и заходят там же: шесть врат на востоке и шесть на западе, следующих друг за другом в строго соответствующем порядке, а также много окон направо и налево от тех врат.
Фрагменты Книги Еноха или очень похожего текста найдены среди кумранских рукописей; в некоторых свитках, написанных сектантами Мертвого моря, 364-дневный год рассматривается как дарованная Богом система, отражающая истинный миропорядок.
Однако более популярен среди евреев все же был не 364-дневный солнечный календарь, а счет времени по лунным месяцам: «От луны — указание праздника; свет ее умаляется по достижении ею полноты». И Филон Александрийский, и Иосиф Флавий использовали лунный календарь, а для первых раввинов само собой разумелось, что новый месяц начинается только после того, как наблюдатели увидели новорожденную Луну и это подтверждено соответствующими властями. Расхождения даже между теми, кто пользовался лунными календарями, могли привести к проблемам практического характера — мы уже сталкивались с этим, говоря о разногласиях фарисеев и саддукеев по поводу дня праздничных жертвоприношений в Храме [6].
Обеты, клятвы и аскеза
Споры о календарных системах можно объяснить, в частности, тем, что в библейских текстах календарь описан не вполне ясно. Примеров обетов и клятв мы, наоборот, находим множество: Библия изобилует самыми суровыми предостережениями против приношения ложной клятвы именем Бога, а нарушение данной клятвы предписывает искупать жертвоприношением, даже если человек поклялся по ошибке. Даже тот факт, что в некоторых случаях Тора дает взрослому мужчине право отменять клятвы и обеты собственной жены или дочери, говорит о том, насколько серьезно воспринимались произнесенные вслух обещания. Отсюда и осуждение любых клятв в датируемой II веком до н. э. Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова: «Не приучай уст твоих к клятве и не обращай в привычку употреблять в клятве имя Святого. Ибо, как раб, постоянно подвергающийся наказанию, не избавляется от ран, так и клянущийся непрестанно именем Святого не очистится от греха. Человек, часто клянущийся, исполнится беззакония». Филон призывал по возможности избегать клятв и обетов. Иосиф Флавий говорит, что ессеи вовсе не клялись (впрочем, одновременно он отмечает, что обряд вступления в секту предусматривал «страшную клятву», так что ессеи, по-видимому, были в этом не вполне последовательны).
Ту же позицию выражает Иисус в Евангелии от Матфея:
Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя… Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого.
Фарисеи, как и первые раввины, напротив, считали, что обеты и клятвы давать можно (ведь Библия их не запрещает), главное — их скрупулезное соблюдение. Отсюда страстные обвинения в устах Иисуса:
Горе вам, вожди слепые, которые говорите: если кто поклянется храмом, то ничего, а если кто поклянется золотом храма, то повинен. Безумные и слепые! что больше: золото, или храм, освящающий золото? Также: если кто поклянется жертвенником, то ничего, если же кто поклянется даром, который на нем, то повинен. Безумные и слепые! что больше: дар, или жертвенник, освящающий дар? Итак клянущийся жертвенником клянется им и всем, что на нем; и клянущийся храмом клянется им и Живущим в нем; и клянущийся небом клянется Престолом Божиим и Сидящим на нем.
На этом фоне особенно примечательно, что на протяжении всего интересующего нас периода обет назорейства был, по всей видимости, вполне обычным и в диаспоре, и в Иудее, как мы знаем из главы 7 [7].
В тот же период для некоторых евреев религиозной ценностью обладала аскеза; обет назорейства был лишь одним ее примером. Яркий пример аскета — проповедник по имени Банус, у которого в юности провел три года Иосиф Флавий. Иосиф пишет, что Банус «жил в пустыне, одежду себе находя на деревьях, а пищу — там, где ее произвела природа, и часто днем и ночью обливаясь холодной водой для очищения». Флавий, несомненно, считал жизнь Бануса благочестивой, но трудно сказать, в какой степени это благочестие проистекало из суровых условий жизни, а в какой было обусловлено тем, что Банус не осквернялся сшитой людьми одеждой и приготовленной ими пищей. В том, что касается истового соблюдения ритуальной чистоты, схоже изображен в Евангелиях Иоанн Креститель: ведь он не только совершал омовения, но и носил одежду из верблюжьего волоса и кожаный пояс, а ел саранчу и дикий мед. Он не вкушал хлеба и не пил вина, и по крайней мере в одном месте в Евангелии от Матфея отмечается не просто соблюдение им ритуальной чистоты, но крайняя воздержанность в пище — в сопоставлении с Иисусом, который «ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино», Иоанн же «ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес» [8].
