В различных текстах — от кумранского свитка «Война…» до откровений и произведений ранней раввинистической литературы — приводятся и другие предположения о грядущем: предрекаются смятение перед концом времен, великие битвы с силами зла и в конечном итоге возрождение Иерусалима, возвращение евреев из рассеяния и царство славы на святой земле: «Ты, Господи, избрал Давида царем над Израилем, и Ты клялся ему о семени его навеки, да не угаснет пред Тобою царство его… И соберет он народ святой, и возглавит его в справедливости, и будет судить колена народа, освященного Господом Богом его» [18].
Нет особых оснований предполагать, что подобные размышления о грядущей судьбе Израиля, при всей их распространенности, играли доминирующую роль в религиозной жизни большинства евреев конца эпохи Второго храма. Во всяком случае, Филон, хотя и интересовался темой конца времен, был готов ждать, пока последний не наступит «по Божественному графику». Необычность позиции ранних христиан, сохранивших многие из этих текстов, была в том, что в их мировоззрении концепция «последних дней» (по их мнению, уже наступивших) занимала центральное место. В то же время действия некоторых других религиозных групп в Иудее I века говорят о том, что их участники ожидали конца времен почти с таким же нетерпением. В середине 40-х годов н. э. некий Февда, собрав толпу сторонников, убедил их взять пожитки и отправиться за ним к Иордану: «он выдавал себя за пророка и уверял, что прикажет реке расступиться и без труда пропустить их». Римская конница разгромила это выступление, Февда был взят живьем и казнен, но самый энтузиазм его последователей говорит о «носившихся в воздухе» ожиданиях чудесных перемен — пусть даже, как в Деяниях заявляет фарисей Гамалиил на заседании Санѓедрина в Иерусалиме, Февду постигла неудача именно потому, что «это предприятие и это дело — от человеков», а не от Бога. Десяток лет спустя некий прибывший из Египта иудей, также объявив себя пророком, собрал в пустыне множество приверженцев и собирался вести их на Елеонскую (Масличную) гору, обещая «показать, как по его мановению падут иерусалимские стены, так что, по его словам, они будто бы свободно пройдут в город». И вновь римские власти вмешались прежде, чем удалось проверить истинность его слов [19].
Ни Февда, ни египтянин в изложении Флавия не объявляют себя мессией. Совершенно ясно, что мессианство в узком смысле слова, когда мессией объявляется конкретный человек, было распространено куда менее, чем вера общего характера в искупление в конце времен. При этом дело не в том, что Иосиф мог умалчивать о надеждах евреев на вождя-мессию — ведь, как мы уже видели в главе 5, он даже подчеркнул в рассказе о разрушении Иерусалима: «Главное, что поощряло их к войне, — двусмысленное пророческое изречение… гласящее, что к тому времени один человек из их родного края достигнет всемирного господства». Для Иосифа Флавия это пророчество оказалось особенно значимым, ведь его истинное, по мнению Иосифа, значение — будущее «воцарение Веспасиана, избранного императором в иудейской земле», — впервые открылось самому Иосифу «Божественным вдохновением» и перевернуло всю его жизнь: предсказав Веспасиану власть, Иосиф получил свободу и в конечном итоге возможность в удобстве и довольстве при дворе в Риме написать исторический труд об этих событиях. Иосифу был прекрасно знаком греческий термин Χριστός ‘помазанник’ — как перевод с иврита термина машиах, однако он использует его по отношению только к христианам, а не каким-либо иным религиозным движениям, чью роль в событиях в Иудее I века историк описывал [20].
Согласно Деяниям, «христиане» — не самоназвание; впервые последователей Христа назвали так в Антиохии в середине I века. Христиане, таким образом, — единственная религиозная группа, получившая название именно за свои мессианские верования. Эсхатологические надежды не подразумевали конкретной мессианской фигуры. Поразительно, но в самом полном кумранском описании битв конца времен в свитке «Война…», изобилующем яркими подробностями, сынов Света возглавляют безымянный князь, безымянный первосвященник и сам Бог:
А когда воспрянет [Велиал] на помощь сынам Тьмы, и сраженные бойцы начнут падать согласно тайнам Божиим, и чтобы испытать ими всех предназначенных для войны, то с[в]ященники затр[убят в тру]бы призыва, чтобы вышла в бой иная шеренга в замену, и встанут (эти) между шеренгами (обеих сторон), а сблизивши[мся в б]ою протрубят возвращение. И приблизится первосвященник, и встанет пред шеренгой, и укрепит сердца их [во имя Бога и р]уки их для войны Его. И возгласит так: «…сраженные средь вас. Ибо издревле вы слыхали о тайнах Божиих… Сегодня Его срок смирить и унизить предводителя власти нечестивой, и Он посылает помощь навеки, для своего [ис]купительного жребия, мощью могучего ангела, для предводительства Михаила в вечном свете, чтоб осветить радостью д[ом (?) И]зраилев… чтоб возвысить средь божественных (сил) предводительство Михаила, а власть Израиля — над всякой плотью. И возрадуется Справедливость [в] вышине, и все сыны Его Правды возликуют в познании вечности. И(так), вы, сыны Его Завета, крепитесь в горниле Божием, пока не подъемлет Он свою руку, исполня горнила свои, тайны свои; чтобы вам устоять» [21].
Как бы то ни было, в конце эпохи Второго храма догадки о сущности Мессии принимали самые причудливые формы. Пророк Малахия явным образом указывает, что «пред наступлением дня Господня, великого и страшного», явится как посланник от Бога пророк Илия: «И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, придя, не поразил земли проклятием». Устав кумранской общины говорит просто о «пророке»: имеется в виду грядущий пророк, подобный обещанному Моисеем во Второзаконии. В Евангелии от Иоанна Иоанн Креститель проповедует очищение и при этом заявляет, что он не Мессия; в ответ ему задают резонные вопросы: «Что же? ты Илия?», «Пророк?» [22].
Самого Мессию некоторые представляли как земного царя из рода Давидова, наделенного особыми способностями от Бога: «В благочестии поведет он их всех, и не будет среди них гордыни для угнетения среди них. Такова краса царя Израиля, которую познал Бог, восставив его над домом Израиля для вразумления его». Другим он рисовался сверхъестественной фигурой, «Сыном человеческим», чье имя было «названо пред Господом духов» еще «прежде чем Солнце и знамения были сотворены», обладателем выдающихся качеств:
Ибо Он силен во всех тайнах правды, и неправда прейдет пред Ним, как тень, и не будет иметь постоянства, так как Избранный восстал пред Господом духов; и Его слава от века до века, и Его могущество от рода до рода. В Нем живет дух мудрости и дух Того, Кто дает проницательность, и дух учения и силы, и дух тех, которые почили в правде. И Он будет судить сокровенные вещи, и никто не осмелится вести пред Ним пустую речь, ибо Он избран…
Некоторым из наиболее невероятных образов Мессии в еврейских сочинениях мы обязаны христианским переписчикам манускриптов, в составе которых они до нас дошли. Однако примечательные и весьма разнообразные мессианские образы из кумранских свитков, несомненно, свободны от какого-либо христианского влияния. В свитках упоминается то Мессия-священник — «помазанник Аарона», то «царь-помазанник», то оба вместе, как, например, в указании членам общины в Уставе общины: «И ни от какого совета Учения (Торы) не должны отходить, следуя всякой закоснелости своего сердца, а будут судимы первыми законами, которыми люди общины начали наставляться до прихода пророка и помазанников Аарона и Израиля».
